Начало

Название: Три весны. Начало
Автор:  Roksan de Clare
Бета: Julie de Miraval; Kage Tsukiyama
Исторический период: 1306-1308 года
Размер: макси
Пейринг/Персонажи: Хьюго ле Диспенсер / Элинор де Клер, Эдуард Карнарвонский (Эдуард II) / Элинор де Клер (леди Диспенсер)
Категория: джен, гет
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: Элинор (Айленора) де Клер — интереснейшая женщина своей эпохи. Ее жизнь достойна романа, а не просто упоминания в романах эпохи. Кто она: охотница или жертва, карьеристка или жена предателя? Разобраться, кажется, уже сложно. Но можно взглянуть на все события совсем с другой стороны.

***

Элинор раскусила хитрость Табота торговаться по каждому пункту, чтобы в итоге, дойдя до согласия, уменьшить его наполовину. Потому в список запасов на зиму для Речного замка приписала прикупить китовое мясо и осетрину.

— Королевская роскошь. Но нам недозволенная, — качал головой кастелян.

— Мы не можем в пост питаться только святыми молитвами, — возражала ему Элинор.

Сошлись на том, что «королевскую рыбу» они закупать не будут. Зато Элинор отстояла все бочки с соленой скумбрией и камбалу. Вместо варенья из сладких апельсинов после некоторых переговоров договорились закупить немного этих заморских плодов и самим сделать лакомство. Тут уж Джон Табот сам предложил, что, откажись миледи от части такого дорогого товара, то на высвободившиеся средства они могли бы купить еще изюм и инжир.

Табот дал еще много полезных, просто золотых советов. Например, что дорогое французское вино лучше приберечь для особых случаев. Монахи монастыря по соседству готовят вполне хорошее вино. То, которое они согласны отдать за более щедрые пожертвования на благо храма, если приправить медом и душистыми травами, можно подавать к столу, а кислое, что отдают дешевле, подойдет для кухни.

Хьюго и Элинор познакомились и с любителем бобровых хвостов, закадычным приятелем сера Джона ле Диспенсера отцом Мартином. Отец Мартин был невысоким неунывающим старичком с бесконечным числом поучительных, но забавных историй из жизни святых. Он знал ответ на любой вопрос, и исповедоваться ему было так же легко, как вести беседу с хорошим другом. Элинор пожаловалась отцу Мартину на непонятные вещи, что окружали их брак с Хьюго. Отец Мартин подмигнул и ответил, что дело молодое, а святой Валентин уже нашептал ему, что вскоре все наладится, стоит только проявить покорность и терпение. Элинор не было повода не доверять святому человеку. Тем более что у нее возникла догадка о том, что информатором отца Мартина был совсем не святой Валентин.

Этот разговор нужен был Элинор для собственного спокойствия. То, что они с Хьюго жили как брат и сестра, ей казалось гораздо предпочтительней тому неприятному обряду, похожему на пытку, которым обычно подтверждают брак. Возможно, Хьюго думал также. Они выезжали вместе на охоту, по вечерам играли в шахматы. Элинор пела для мужа, а он вынужден был признать, что у нее чудесный голос. Но спали по-прежнему в разных комнатах.

Однако ее брак дал ей нечто большее — возможность не просто гордиться славными предками, а ощутить себя кем-то особенным, равным им и достойным своего имени.

Скоро после поездки Хьюго по собственным землям в замок стали приезжать крестьяне с прошениями или за разрешением споров.

Хьюго принимал их до обеда в большом зале. И вершил суд, по мнению Элинор, справедливо и честно. Сама же она, на правах его жены, сложив на коленях руки и расправив плечи, восседала рядом с ним, как настоящая королева на троне. Молчала, но и молчание много значило.

Многое в доме зависело от нее. Госпожа в доме, Элинор носила на поясе кроме мешочка для милостыни так же и нож — первый подарок от Хьюго.

А каждое воскресенье они, как и положено, ходили в церковь. По окончании службы Элинор проходила сквозь толпу нуждающихся и, принимая от Дженни, следующей рядом с корзиной, буханки черного хлеба, раздавала их. Те самые тренчеры с стола сеньора, служили пищей нищим и, поскольку их было в изобилии, свидетельствовали, что сеньор не бедствовал. Не меньшая заслуга в этом была и Элинор.

Однако обычная еда Речного замка ей уже приелась. Что плохого в том, чтобы совсем немного разнообразить ее, пусть и не деликатесами, а простой едой? Договор с Таботом был достигнут: одну из бочек с соленой скумбрией, которые намечено было купить осенью, в период, когда рыба была обычно дешева, привезут летом. Табот нашел пронырливого купца, и тот с дня на день должен был показаться со своим обозом, в котором кроме рыбки еще должны были доставить ткани для обивки мебели и нити для вышивки.

Беда пришла, откуда не ждали. В округе появились разбойники.

— Моя скумбрия, — вздыхала Элинор.

— Несчастный Яков. Хоть и мошенник, но хороший был человек, — вторил Табот.

— Мошенников много. Еще найдете. А вот того, кто вернет рыбу… — прошипела Элинор и прикрыла рот ладонью.

Хьюго был слишком оживлен. Он собирал маленький отряд, чтобы разобраться с негодяями. «Бог с той рыбой, — думала Элинор, — не хватало мне потерять из-за нее мужа».

Ничто не могло остановить ее упрямого Хьюго ле Диспенсера. Элинор оставалось только молиться за благополучный исход рисковой компании, но покоя ей молитвы не давали. Табот говорил, что все образуется, но сам вид его не внушал такую уверенность, как его бодрые слова. Плохим знаком стало и то, что дама Маргерия выбралась из своего убежища, в котором она продолжала отсиживаться до обеда, хоть домашний арест с нее и был снят.

— Крепитесь, — говорила Маргерия. — И надейтесь на Господа.

— Мастер Хьюго и сам не прост, — говорил Табот. — К тому же с ним Най. Чертяка хоть и не благороден, но стоит десятерых. И за господина постоять сможет.

— А может, разбойников уже и нет, — шептала Дженни. — Сделали черное дело и сбежали.

Эти тихие слова были Элинор к сердцу ближе остальных утешений и наставлений. Только потом она заметила, что ее служанка была бледна и несколько растеряна. А значит, здесь скрывалась тайна. Элинор разрешила Дженни молиться вместе с нею за благополучное возвращение отряда, и два голоса оказались громче, чем один.

Всем своим молодцеватым видом Хьюго, въезжавший на землю Речного замка, показывал, что победа за ним. Но только закрылись ворота, он закрыл глаза и пошатнулся в седле. Спешившийся сквайр Хьюго Най, Табот, уже разобравшийся в том, что произошло, и один из стражников оказались рядом и осторожно сняли его с лошади. Опираясь на плечо Ная, тяжело переступая, Хьюго направился к замку.

— Он держался всю дорогу. Я даже не подозревал, что все так серьезно. Милорд сказал: «Царапина», — оправдывался Най.

— Нужно послать за монахами. Пригласите отца Мартина, — суетилась перепуганная Элинор.

— Если не знаете, что делать, то идите к себе и играйте в куклы, — осадила ее дама Маргерия. — Или же прикажите принести горячую воду, бальзам, полотно и вино.

В сложной критической ситуации, когда на кону стояла жизнь ее мужа, Элинор предпочла на время передать бразды правления бывшей кастелянше. Маргерия начертила на лбу Хьюго бальзамом крест, дальше при помощи Ная его освободили от рубахи. На правое плече Хьюго была кровоточащая рана, которая показалась Элинор устрашающей.

— Глубокая царапина. Нанесена мастером, но не опасно, — сделала выводы Маргерия, осматривая Хьюго и очищая рану теплой водой.

Пока леди Калпеппер обрабатывала рану вином, а потом просушивала ее, Элинор успела выскочить в комнату с книгами. Там она видела и даже перелистывала толстую книгу, посвященную всяческим рецептам для излечения всех возможных болезней. На ее счастье книга открылась как раз на нужной странице.

— Дальше я сама.

Служанки по приказу Элинор приготовили особую мазь из отваренных в молоке листьев лопуха и меда. А накладывать повязки ее научили еще в отчем доме, просто настоящих ран она еще не видела. Маргерия, Табот и остальные вышли, оставляя раненого наедине с Элинор и Дженни на подхвате.

Повязка вышла на славу: плотная, но не слишком тугая. Элинор еще раз осторожно попробовала ее рукой, а потом как-то случайно ее пальцы остановились чуть дальше, возле того места, где шея Хьюго переходила в плечи. Так интересно: загоревшая темная кожа и дальше полосой почти молочная на спине.

— Вы принесли столько волнений.

Элинор сама не знала, зачем, но осторожно провела пальцами ниже по позвоночнику. Хьюго вздрогнул.

— Все ради вас, дорогая женушка, и вашей скумбрии, — грубо ответил Хьюго.

Элинор могла ответить колкостью, но смолчала. Ее муж страдал и потому был столь грубым. Она же могла ему помочь.

— Хотите, я разомну ваши члены. Я умею, — Элинор осторожно положила обе руки на основание шеи Хьюго. Он действительно был слишком напряжен, а его мышцы как камень — сказывались последствия неизвестной битвы и дороги, когда ему пришлось скрывать бой.

— Убирайтесь. Иначе может случится нечто плохое. — глухо сказал Хьюго.

— Почему?

В приливе нежности к своему герою она погладила его голову, запуская ладонь в темные упрямые волосы.

— Я сказал убирайтесь!

Хьюго крикнул и обернулся, оттолкнул Элинор. Она отшатнулась и едва не упала. Ее муж был грубым бесчувственным чурбаном, и в этом она убедилась в который раз.

— Обещал герой славу, достаток и святую землю! Вернулся без ноги, а Иерусалим так у неверных и остался! — зло выкрикнула Элинор, выскакивая из комнаты мужа.

Утром Элинор пожалела о своих жестоких словах. Муж был болен и нуждался в покое, а она навязалась со своим вниманием. Хьюго справедливо рассердился на нее.

— Вам предстоит показать, насколько вы хорошая жена. Через три дня к нам прибудут гости. Важные люди, — сказал Хьюго, когда Элинор меняла ему повязку. — У вас есть возможность показать, насколько вы хорошая хозяйка.

Элинор стоило усилий, чтобы не завязать повязку туже, чем следует, но она помнила о смирении.

— Как скажете, милый муженек.

Узнать побольше о таинственных гостях у Хьюго Элинор не решилась. Тогда он был бы вправе упрекнуть ее в любопытстве и недоверии к словам мужа, что не являлось хорошим знаком. Обо всем, как бы невзначай, можно было расспросить Табота. Но оказалось, что и для старика кастеляна, кто эти важные люди, оказалось тайной. Ему велено было к определенному дню привезти музыкантов для развлечения господ на пиру. Вот и все.

— Узнай все о том, кто к нам должен явиться, — отдала распоряжение Элинор Дженни.

— Даже не знаю как. На кухне только и разговоров. Может барон решил нас проведать?

— Не строй догадки, а лучше узнай у того, кто ближе к хозяину. Хотя бы у Ная, — прервала ее Элинор.

— С чего вы взяли, что он мне хоть что-то расскажет?

Рассудительная Дженни впервые так резко посмела перечить хозяйке. Подозрения Элинор появились только после волнения и растерянности Дженни, когда маленький отряд Хьюго ушел изгонять разбойников. Если же прибавить частые отлучки Дженни на празднике Лебедей, перемигивания и обмен шутками во время первых путешествий молодой четы между Дженни и сквайром Хьюго, то картина складывалась довольно забавная. Элинор могла бы и не задумываться о поклонниках Дженни, если бы Табот однажды не подошел к ней с неким деликатным разговором.

— Наш добрый Джон Табот считает, что тебя уже пора выдать замуж, — очень быстро перевела разговор на другую тему Элинор. — Он даже подобрал тебе хорошего мужа. Том, сын Уны.

— Как скажет госпожа, — тихо проговорила Дженни.

— Я сказала ему, что если Дженни он мил, то почему бы и нет.

Элинор, показывая, что разговор окончен, прошла мимо служанки, заложив назад руки и обхватив ладонью ладонь. «Совсем как дед, — вспомнила она и тут же одернула: — Нехорошо благородной женщине расхаживать как вояка».

— Но ведь он тебе не мил! Отвечай! Валлиец Най твой любовник?

Элинор так резко развернулась, что оказалась лицом к лицу с поспешающей за ней Дженни.

— Нет. Я честная девушка и не позволю греха.

Возмущение Дженни было неподдельным.

— Вот и правильно.

Элинор продолжила путь: нужно было поговорить с поваром Джифом относительно гостей и непредвиденных обстоятельств.

— Да и как можно. Он свободный. Он молочный брат господина Хьюго. А я кто? Я просто Дженни, — ворчала за ее спиной служанка, прекрасно зная, что хозяйка ее прекрасно слышит.

Еще не было и полудня, как Дженни вскочила к Элинор с известием, что сквайр хозяина Хьюго Най желает с нею поговорить. Элинор на это и рассчитывала. Не удивило ее, что встретится с интересующим ее человеком, ей предстояло в винном погребе. В маленьком Речном замке не нужно было столько слуг, как в замке крупного барона. Вот Табот кроме забот кастеляна являлся еще и сенешалем. На Нае же лежали ответственные обязанности виночерпия.

— Что ты мне хотел рассказать?

Элинор уже рассуждала, как бы вывернуть разговор, чтобы хитрый валлиец сам выдал секреты хозяина.

— Вот что. Слышите? — Най постучал кулаком о донышко дубовой бочки, где хранилось подаренное дорогое вино.

— И что? — нахмурилась Элинор.

— Слишком быстро пустеет, — ответил тот. — Чтобы не обвинять напрасно, я приспособил на крае метку из волоска. Он оказался сорванным. Теперь еще одно. Вот этот штоф не трогали, — Най достал с полки бутыль и показал аккуратно приклеенные воском накрест два волоска возле пробки. Потом он достал следующий штоф, где волосков как и не было. — А вот здесь вино разбавлено. Мой господин не женщина и вряд ли поблагодарит за такую заботу. А какой позор для дома может быть.

— Ты хочешь сказать, что тут завелся вор? — самодовольный настрой Элинор улетучился как пух по ветру. — Но ключи только у меня. И отдавала я их только тебе.

— В том-то и дело, — Най оперся локтем на бочку. — Мне нет резона загонять себя в колодки. Либо ключ похищают, а потом возвращают. Либо у какого-то умельца есть еще один.

— Никому не говори об этом. Даже милорду Хьюго, — приказала Элинор, и вздохнула: «Одни секреты».

Впрочем, у нее и самой была маленькая приятная тайна, которую кроме соучастницы Дженни она никому не доверила.

После возвращения Хьюго из своей первой поездки Табот открыл новым хозяевам замка некоторые его тайны. Так в Речном замке оказалось несколько тайных ходов, через которых в случае опасности можно было его покинуть. Один из них находился в комнате Элинор и выходил к тихому месту на реке. В родном доме она всегда черпала силы из воды. Потому и позволила себе опасную, но приятную шалость.

Не так часто, пока позволяла летняя погода, Элинор, одетая только в нижнюю сорочку, вместе со служанкой спускалась по потайному ходу. Пока хозяйка плавала в прохладных речных водах, Дженни сидела на берегу, готовая предупредить о появлении опасности. После того, как Элинор надоедало ее занятие, Дженни переодевала ее в сухую сорочку и они благополучно возвращались домой. Элинор предпочитала не задумываться, что кто-то из случайных зрителей может застать хозяйку замка в таком ненадлежащем виде. Темнота и таинственность были ее надежными помощниками. Потому и накануне важного дня решила воспользоваться возможностью.

Вода была хоть и прохладная, но освежающая, а через некоторое время тело привыкало и неудобство заменяли приятные ощущения легкости. Полная яркая луна дарила водной глади серебристый отблеск. Так нежиться можно вечно, но блаженство Элинор было прервано негромким окликом Дженни.

— Миледи. Там кто-то есть.

Служанка указывала на разлогий, густой куст бузины. Элинор прислушалась, но ничего, кроме ночных цикад и всплеска сонной рыбы не услышала. Плавать, пока не рассветет, из-за страхов Дженни, она не собиралась. Выйдя на берег, Элинор снова прислушалась.

— Никого. Может, мышь? А может, ночная птица вдруг решила полакомиться ягодами.

Элинор приподняла руки, что было знаком для Дженни. Присевшая служанка задрала подол мокрой сорочки хозяйки почти до пояса, но остановилась.

— Снова шум.

— Хватит тебе. Нет там никого.

Элинор решительно скинула с себя мокрую вещь и выхватила у Дженни сухую. Стоять в нелепой позе даже перед прячущимся зверем она не собиралась.

— Я слышала! — упрямствовала Дженни.

— Возьми палку и проверь.

Элинор сама закончила несложное переодевание.

— А если выскочит?

— Тогда брось камень.

Хозяйка сама показала пример служанке, подобрав и швырнув увесистый камень в сторону предполагаемого врага. Камень Дженни даже не долетел до кустов. Тогда Элинор прицелилась, размахнулась и что было силы бросила свой. В кустах началось шевеление и послышались ругательства, явно не звериные.

— Разбойники! — разом взвизгнули девушки и бросились под защиту замка.

Только оказавшись в своей комнате и затворив потайной ход, Элинор и Дженни смогли перевести дыхание.

— Нужно сообщить страже и милорду. Это могут быть подельники негодяев, ранивших Хьюго. Они пришли мстить за товарищей.

— Но как можно объяснить, при каких обстоятельствах их обнаружили? — сомневалась Дженни.

— Скажем, что к нам явился святой Христофор, — решила Элинор.

Скоро весь замок был поднят на ноги. Только дама Маргерия, сон который был слишком крепок, не присоединилась к суматохе. Вернувшиеся разведчики доложили, что следов разбойников обнаружить не удалось.

— Шутник ваш святой Христофор, — насмехался Хьюго.

Элинор возразить было нечего. Она решила больше не совершать свои ночные прогулки, а поутру у нее появился еще один аргумент. Хьюго сначала отказался от ее перевязки, требуя, чтобы это сделала Маргерия или приглашенный лекарь. Но Элинор, упрекая его в том, что он, таким образом, навлекает на нее позор, как на неумеху, не умеющую позаботиться о муже, сумела настоять на своем. Рана на правом плече Хьюго почти затянулась, зато на правом левом плечо припухло и на нем синел след от ушиба. Не случайно ночной голос невидимого «зверя» показался ей знакомым.

— Как вы умудрились его получить? — возмущенная Элинор чуть надавила в центр увечья.

Хьюго стойко стерпел небольшую экзекуцию.

— Святой Иосиф дал пинок за то, что плохо слежу за женой, — едко ответил он.

Коварный, он перевернул всю нелепую ситуацию на свою пользу, выставив Элинор непослушной женщиной, а себя мудрым философом.

— Святому Иосифу больше не придется вас калечить, — заверила она мужа, хоть на самом деле ей хотелось наговорить ему множество колкостей.

— Зато милорд не надавал вам пинков, — сказала Дженни, когда они с Элинор возвращали мази и притирки с лечения Хьюго на положенное им место. Дженни не скрывала, что ей не нравились походы хозяйки к реке, и теперь она выдохнула спокойно, узнав, что они прекратятся.

— Еще поговори и узнаешь, что такое настоящие пинки, — Элинор была зла и выместила обиду на Хьюго словами на Дженни. Наказывать дерзкую служанку она не собиралась. Тем более дело близилось к осени, и так или иначе, а купания прекратить все равно бы пришлось. На следующее лето она обязательно вытащит из Хьюго разрешение устроить купальню. Тогда не нужно будет прятаться. Теперь же об этом думать рано: она еще не прошла испытание гостями.

Ее муж повредился рассудком. Накануне Элинор отчитала Табота, что тем музыкантам, которые он привез из города, только нищих развлекать. Кто могут быть эти важные люди? Может, ее дед король Эдуард? Барон Диспенсер? Кто-то из свиты принца? Хьюго был слишком молод, чтобы попасть в блистательную десятку друзей Эдуарда Карнарвонского Но дружба с этими людьми могла помочь ему добиться уважения и славы. И вот она насмешка Господа. Их было двое.

— Эти люди… Они похожи… — Элинор, когда выдалось мгновенье перекинуться парой слов с Хьюго, чтобы их гости их не услышали, попыталась вытащить из него объяснение недоразумению. Стоило тщательно подбирать слова, чтобы ему не показалось, что она хоть как-то сомневается в верности его действий.

— Хотите сказать: похожи на разбойников? Так это они и есть, — подмигнул Хьюго.

Не стоило и говорить, что это Элинор и сама догадалась. Как дань хозяину странная парочка вернула так и не доехавшую до Речного бочку скумбрии, а еще сундук с тканями и всякими мелочами, которые хозяева не закупали. Табот хмурился, понимая, как все это они достали, а Элинор, хоть и опасалась прибывших, но все-таки сохраняла радушный вид.

— Они похожи на лгунов и негодяев, которым место висеть на веревке. Какое имеет право Джон Инге носить шпоры?

Все-таки доверчивость Хьюго Элинор поражала.

— Право рыцаря, — спокойно ответил ее муж.

— Как так? — Элинор не сдержала удивленного возгласа.

— Неудачные обстоятельства. Питер Саттон тоже мог бы стать рыцарем, если бы не старший брат и решение родителей, что Питер предназначен для служения господу. Не бойтесь. Это наши друзья.

Элинор вздохнула: «Защити нас святой Георгий от подобных друзей».

Хьюго рассмеялся и, приобняв ее за талию, направил к гостям и домашним.

Благородный разбойники Джон Инге и Питер Саттон действительно являли собой забавную парочку. Трудно было подобрать людей столь разных, что внешне, что по манере держаться. Джон Инге был из тех, о ком говорится: тонкая кость. Однако благодаря хорошей форме это не особо бросалось в глаза, разве что можно было отметить некоторую сухость лица. Внешне вроде приятный и располагающий молодой человек, если бы не те обноски, в которые он был наряжен, говорливый и обходительный Джон Инге сам собой располагал к себе. Легкий прищур никак не портил его лицо, но говорил о лукавстве. Чуть вздернутый длинный нос и выгоревшие волосы, которые были несколько светлее глаз, делали его похожим на жизнелюба корги.

В противоположность Инге Питер Саттон с его квадратной челюстью и чуть опущенными вниз кончиками губ напоминал силача бордосского дога. Спокойный и молчаливый, казавшийся даже мрачным, он предоставлял действовать своему товарищу, когда нужны были слова. На что он способен, когда требовались меч или кулаки, лучше было не знать.

Дама Мод говорила, что человек за столом выдает и свое происхождение, и внутреннюю суть. Если бы наставница была рядом, то Элинор поинтересовалась: могли бы талантливые ловкачи так вжиться в роль благородных, что личина стала их второй кожей? Гости не делали ничего такого, чтобы выдать себя как простолюдинов. Они не удивились и не противились омовению рук, не вытаскивали лучшие куски вперед хозяина, не говорили с набитым ртом, оплевывая крошками сидящих рядом, не кидали кости в музыкантов. Хотя музыканты стали для Элинор еще одним доводом к уроку, что не стоит судить людей по внешнему виду. Их было всего трое. Один играл на арфе, другой на лютне, а тот, что играл на ребеке, имел дивный голос, чистый и пронзительный. Он запел медленную, красивую песню, которую Элинор не слышала прежде. А она отложила мясной шарик, чтобы насладится не едой, а льющейся мелодией и завораживающими словами. [1]

Прекрасная леди Джоли,
Не думайте, что любая
Может завладеть моим сердцем,
Оно только для вас.

Питер Саттон придвинулся к даме Маргерии и что-то прошептал ей на ухо. Похоже, вдову не раздражало такое внимание гостя. Она отвернула голову, что подбородок коснулся плеча, а попытка оттолкнуть была только в том, что отмахнувшись рукой, она уперлась рукой в грудь мужчины, а тот перехватил ее запястье.

— Прекрасная хозяйка грустит, — сказал Джон Инге.

Хьюго дал знак, и музыканты заиграли веселую озорную мелодию.

В конце вечера Инге и Саттон произнесли клятвы верности молодому лорду Диспенсеру и в знак нерушимости данного обета вложили свои ладони в ладони нового сеньора. Элинор смотрела и не верила. Они не настолько богаты, чтобы иметь вассалов. Может, у Хьюго был какой-то чудесный дар убеждения, способный даже самых отъявленных злодеев выводить на путь правды. Но лучше для всеобщего спокойствия, чтобы на ночь гости тут не оставались. К счастью, после оммажа оба гостя поспешили восвояси. Хьюго, как и должно хозяину, пошел их провожать и выпить с каждым по чарке вина на дорогу. Элинор отдала слугам положенные распоряжения и отправилась к себе. Она радовалась, что суматошный день закончился.

Дженни готовила хозяйку ко сну, а Элинор пыталась вспомнить слова песни о прекрасной леди Джолли, мотив которой так прочно засел в голове. Она была сердита на Хьюго за то, что он не дал ее дослушать. Мурлыкать себе под нос мелодию без слов становилось скучно, потому Элинор запела другую песню, которую прекрасно помнила и любила: о рыцаре-эльфе. «Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян…» - напевала она, представляя, что действительно ворожит на своего рыцаря.

Не стоило недооценивать силу волшебного слова. Элинор не успела начать следующий куплет, как дверь внезапно открылась. Она так привыкла спать одна, что меньше всего в столь поздний час рассчитывала на визит мужа.

— Не сейчас. Я не готова!

Хьюго не хотел слушать. Махнув рукой Дженни в сторону циновки, он схватил Элинор за плечи и швырнул на кровать.

— Я должен слушаться мальчишку вашего брата? Или вы надеетесь на защиту короля? Он далеко. А я слишком долго ждал.

Когда он придавил ее своим весом и стащил с нее рубаху, при этом чуть не задушив, Элинор смогла только пропищать.

— Я не понимаю!

Хьюго остановился, но только не за тем, чтобы отпустить ее. Он придавил ее своим весом, таким образом обездвижив. От него противно пахло вином, и Элинор попыталась отвернуть голову от поцелуя.

— Если передо мной ставят на стол перепелку, почему я не могу ее съесть? Попробовав, я сам решу, дожарена она или нет. Кожица у нее отменная.

Хьюго сжал пальцами сосок Элинор. Злость придала ей силы: как смеет он сравнивать ее с глупой перепелкой! Попытавшись перевернуться на живот, чтобы выскользнуть из-под тела насильника, она толкнула его в грудь локтем. Хьюго взвыл, схватившись за плечо. Не нарочно Элинор задела заживающую рану. Но не время предаваться жалости, когда твое достоинство жестоко попрали. Она, пока представилась возможность, отползла в сторону, оказавшись на другом конце кровати. Бежать ей было некуда, защиты ждать не от кого. Последнее ее оружие были слова.

— Никто не спрашивает перепелку, желает ли она быть нанизанной на вертел.

Справившийся с болью Хьюго смотрел на Элинор, как будто видел впервые. Затем он засмеялся громко и смачно. Элинор поняла, насколько неоднозначно звучало сказанное ею, но веселья не разделяла. Она пыталась ее сдержать, но слезинка покатилась по щеке сама собой.

Хьюго уже оправился настолько, чтобы продолжить нападение. Придвинувшись к Элинор и схватив ее за лодыжки, он потянул девушку по кровати к себе. Она всхлипнула, а чтобы не доставлять мужу удовольствие видеть ее слезы, а также, чтобы избежать еще одного поцелуя, она закрыла ладонями лицо.

— Вы так тужите за тем, что еще не потеряли. Но женская натура с самого начала порочна. Вы бы извлекли из этого не меньшее, а то и большее удовольствие.

— Не правда!

На такую несправедливость нельзя было смолчать. Элинор решилась взглянуть на мужа. Он сидел рядом с ней на кровати, скрестив ноги. Он насмехался с ее беспомощности.

— А как же ваши ночные купания и заигрывание с уважаемым сэром Джоном Инге?

Наверно, она тоже на их маленьком пиру выпила излишне вина. Иначе бы знала, что ответить, а не ревела бы в три ручья и не всхлипывала, как маленькая девочка.

— Я до последнего думала, что вы пригласили разбойников, чтобы их повесить. Обезглавить гидру.

— Как вы жестоки! Может, вы из холодных бесчувственных женщин, неспособных испытывать удовольствие с мужчиной?

— Думайте как желаете, — глухо ответила она, отворачивая лицо так, что оно оказалось прижато к простыни.

— Желаю доказать, что это не так. Если вы так цепляетесь за свою девственность, то два года не такой уже большой срок. Если только вы сами не попросите.

Элинор возмущенно фыркнула. Слова Хьюго расходились с делом. Обещая ее не трогать, он, тем не менее, гладил ее спину, спускаясь ниже, притрагиваясь к скрытым местам.

— Поклянитесь жизнью своих сестер, что не возьмете меня силой!

Может, упоминание женщин, которых он действительно любит, остановят Хьюго.

— Вы действительно жестокая. Достаточно моего спора. Когда вы проиграете, вам придется стать самой смирной и послушной женой.

Безумие. Совершеннейшее безумие. Она именно такой и была. Пыталась. И вот награда.

— Если выиграю я, то я… Я… Я что-нибудь придумаю…

— Маленькая, испуганная перепелка, — бормотал Хьюго, уткнувшись лицом между ее грудей, а ладонями он обхватил ее талию, приподнимая и прижимая к себе.

— Вы обещали меня не трогать, — возмутилась Элинор.

— Я обещал оставить вам вашу девственность. Я не обещал, что не стану переубеждать вас отдать ее добровольно.

Ни одной части тела не оказалось не обследованной жадными губами и руками ее мужа. Элинор так крепко закрыла глаза, что заболели веки. «Нужно просто стерпеть», — проговаривала она про себя, чтобы совсем не отчаиваться: любая ее попытка сопротивления воспринималась Хьюго как поощрение. Он тесно прижался к ее телу, а потом сделал нечто совсем дурное. Хьюго покинул комнату, а Элинор, даже зная, что все закончилось, лежала неподвижно на кровати, тяжело дышала и не открывала глаз, пока Дженни осторожно не тронула ее за плечо.

— Моя госпожа.

— Что же это? — растерянно прошептала Элинор, а Дженни уже стирала липкую вязкую жидкость с ее живота.

— Грех это так тратить семя. Вы бы уступили этот спор.

Дженни, которая с детства получала наказания за провинности Элинор, предполагая, что хозяйка не посмеет поднять на нее руку или осуществить угрозу наказания, считала, что вправе давать ей наставления, только потому, что была на несколько лет старше.

— Делай дело и убирайся к себе. Выдам тебя за Кривого Флойда, вот тогда и послушаю, что расскажешь, — поставила ее на место Элинор.

Несмотря на то, что ее стыдливость пострадала, Хьюго сдержал обещание. Элинор пока даже не могла предположить, к добру или худу их спор, но уступать не собиралась.

Наутро Хьюго держал себя так, как будто ночью ничего не произошло. Он даже так искренне удивился, когда Элинор отшатнулась от поданной им руки.

— В чем дело мадам?

— Последствия дурных снов.

— Неужели во сне я стал причиной ваших страхов?

— Что вы. Скорее один разбойник. Он пытался похитить нечто ценное.

— Если злодей в следующий раз снова к вам заявится, зовите меня.

— Непременно.

Могло ли такое случиться, что Хьюго решил намеренно забыть о споре? Или же, что, как слышала Элинор, могло случиться с теми, кто выпил лишнего, он не помнил, что произошло.

Чтобы проверить догадку, оставалось ждать ночи.

Ничего ее муж не забыл. Хьюго как-то удалось угадать момент, когда Дженни раздела хозяйку. Вот именно тогда он и явился.

— Я пришел защитить вас от разбойников.

Сохраняя достоинство, Элинор отдала знак Дженни притихнуть мышкой на ее циновке. Сама же легла на спину посередине кровати, изобразив спящую. Уловка состояла в том, что Хьюго мог делать, что угодно, она же могла оставаться недвижимой и равнодушной. Если же хитрый злодей вдруг решил бы похитить предмет спора, то она показала бы, насколько чуток ее сон.

Хьюго стал посещать ее почти каждую ночь, не исключая даже постные дни, когда следовало воздерживаться от похотливых желаний.

— Грешите вы, когда отказываете мне в моем праве, — повторял но высказанную в ночь заключения спора Дженни мысль. — Желаете быть святошей — признайте поражение.

Элинор мирилась с правилами, которые устанавливал муж. Для себя ей уже пришлось признать, что его ласки не несли боль, ну разве что самую малость, когда его поцелуи становились совсем уже неистовыми и оставляли следы на ее коже. Во многом Элинор уже уступила. Так за несколько сеансов укрощения строптивой жены она позволила языку Хьюго проникнуть в ее рот. Пытаясь вытолкнуть захватчика доступным ей оружием — своим языком, — не заметила, как сама ввязалась в поединок поцелуем. И чтобы не потерять позиции, ей пришлось обхватить Хьюго за плечи.

В другой раз, через несколько месяцев после их спора, Хьюго приказал немного осмелевшей Элинор показать себя. Краснея, она подчинилась, оправдывая себя, что Хьюго и так уже достаточно хорошо познал ее тело, потому и стыдиться было нечего. То, что он сделал, когда она оказалась в нужной позе, поразило Элинор. Ее муж целовал складки между ее ног, как будто это были уста. Она же стонала и извивалась, поддаваясь никогда ранее не испытываемому восторгу.

Однажды Элинор сама позволила себе дерзость попросить у Хьюго разрешения дотронуться до мужского органа, отсутствующего у женщин. Хьюго не возражал и даже научил ее, как при помощи ладоней можно довести мужчину до удовлетворения.

— Разве это не может стать разумным компромиссом? — спросила тогда довольная собой Элинор.

— Вы должны понимать, что я желаю большего. И я это получу, — ответил Хьюго.

Было так, что терпение чуть ему не изменило. Вырываться и кричать: «Не смейте», — было бесполезно. Трепыхание и вопли его только заводили. В самый последний момент присмиревшая Элинор прошептала: «Вы проигрываете спор», — и тут же оказалась свободной. Хьюго почти сразу покинул ее комнату, захватив с собой простыню, в которую обернулся, как древнеримский император в свою тогу, и напоследок сердито хлопнув дверью. Элинор, посмотрев ему вслед тогда, подумала, что стоило, потакая его слабости, крикнуть ему в лицо: «Вы проиграли», — после того, как все бы свершилось. Следующим днем она уже сама себя корила, что едва не поддалась слабости.

В остальном жизнь в Речном замке была довольно предсказуемой и размеренной. Нарушить тихий быт могло одно событие: на Рождество Речной замок, чтобы проверить, как обжились молодые, должна была посетить их родня. Но перед этим произошло еще кое-что значимое. Элинор удалось изловить крыску, ворующую хозяйское вино.

Вор оказался очень хитрым. Он творил свое гнусное дело только тогда, когда Хьюго покидал замок вместе со своим сенешалем. В это время вино расходовалось не в таких количествах, но и контроль был не таким строгим. Штофы не пропадали, просто воришка разбавлял в них напиток то там, то там. В конце концов на поверхности вина в некоторых сосудах появилась белая пленка, другое же само было по вкусу как разбавленная вода. От испорченного вина пришлось избавиться. И с такими непорядками нужно было что-то решать, потому что и Хьюго начал что-то подозревать. Он допросил Табота, но тот тоже находился в недоумении: о чуде превращения воды в вино он слыхал, а вот об обратном — нет.

Невероятный план ловушки у Элинор возник на охоте, на которую они отправились после Праздника урожая. Все шло так удачно, а в них было столько жизни и желания, что охота затянулась на несколько дней. А ночи они с Хьюго проводили в охотничьем домике. Устав от ласк, Элинор для спокойного сна попробовала пристроиться на краю кровати.

— Если боитесь ночного нападения, то я между нами возложу меч, — презрительно пожал плечами Хьюго. — Хотя это мне следует опасаться вашего неистовства.

Элинор могла бы возмутиться, и она почти так и сделала, но предосенние вечера были уже прохладны, потому греться в объятьях мужа оказалось приятнее и надежнее, чем под боком служанки. Он засыпал, а его глубокое дыхание ей в затылок успокаивало. Такое странное чувство мира, сузившегося до размеров маленького домика. За стенами могли шастать звери и недруги, но она была в безопасности.

Хоть добыча состояла из оленя, загнанного кабана и множества дичи, хоть они не потеряли ни одной собаки, а новый сокол оказался отличным ловцом, мужчинам и этого было мало. Как проказливые мальчишки, уже собираясь возвращаться, они раскинули на кусте сеть. Все наслаждались кратким отдыхом перед дорогой домой, когда услышали звон бубенца.

Элинор подошла к ловцам чуть позже. Хьюго велел ей сложить ладони лодочкой, так же как держал их он, а потом вложил туда что-то.

— Осторожно, — предупредил ее Хьюго, когда она хотела разжать ладони.

Чуть приоткрыв их, она обнаружила маленькую испуганную птичку, серую, как дорожная пыль. Элинор подбросила ее вверх, а та, не растерявшись, воспользовалась шансом, упорхнув в ветви деревьев.

— Так вы цените мои подарки, — ворчал Хьюго.

— И что бы мы делали с этой крохой? — возражала она.

— Забрали бы с собой. Она будила бы вас по утрам, — не унимался Хьюго, провожая жену к лошади.

— Вы подарили ее мне. Вместе мы подарили ей свободу. Это самый ценный подарок, — Элинор низко склонилась в знак благодарности.

Хьюго приподнял ее:

— Как знаете.

Может, потом бы Элинор и пожалела о своем необдуманном поступке. Совсем неплохо было бы завести птичку, тем более, если это знак внимания мужа. Но тогда ее заинтересовала не птичка, а устройство, которым она была поймана. Вот бы…

— Хорошо бы такую сеть установить в кладовую с вином. Вместо бубенца будет кувшин.

— Вместо конского волоса — веревка покрепче, — прекрасно понял ее задумку Най.

И прежде, чем Хьюго покинул замок, а Элинор осталась его ждать, ловушка была установлена.

Най предупредил, что главной ошибкой ловца-новичка является нетерпение. Если постоянно проверять силки, то так только покажешь зверю, где его поджидает опасность.

Ее зверь оказался осторожным и хитрым. Элинор начала думать, что он либо обошел ловушку, либо узнал о приготовлениях и решил воздержаться от набега. Но все случилось как раз в последнюю ночь перед возвращением хозяина замка.

Чуткий слух Дженни уловил шум и суету. Она, предполагая, что это может быть, решилась растолкать хозяйку. Элинор, тоже догадываясь о происходящем, простоволосая, в накинутом наспех халате, поспешила вниз. Больше всего она опасалась, что ее подозрения окажутся правдой, — старик Джон Табот. Кто еще мог пройти по замку мимо стражи и не вызвать подозрений? Он отказывался от поездок с Хьюго, жалуясь на ноющие кости. А за обедом Элинор замечала, что его бокал наполнялся чаще, чем у остальных.

Растерянного одетого на скорую руку Табота она заметила первым среди небольшой толпы сонных слуг и стражников.

— Я собирался сообщить вам о происшествии, как только что-то бы прояснилось, — проговорил скоро Табот.

— Не стоит, раз я уже здесь, — отмахнулась Элинор.

Можно было вздохнуть спокойно и наконец-то раскрыть личность вора. Толпа расступилась перед молодой хозяйкой. Элинор вошла в кладовую и не смогла сдержать возглас.

— Вы?!

На особу, оказавшуюся преступником, Элинор подумала в последнюю очередь. Но слишком явными были свидетельства вины: ключ , закрепленный на поясе на цепи, два бурдюка — пустой и полный, — из одного вытекала тонкой струйкой жидкость, да и запутавшаяся в веревках ловушки перепуганная женщина. Доказательств было достаточно, чтобы постановить: дама Маргерия — виновна!

— Заприте ее в кладовой с рыбой. Чтобы не было желания испортить добро, закуйте в колодки. Обыщите ее комнату и приготовьте на утро гибкие прутья, — отдала резкие приказы Элинор.

Дожидаться результатов доследования Элинор осталась в маленькой комнатке, которую она заняла для решения хозяйственных дел. Дженни спрятала ее волосы под сеточку и привела в порядок одежду. Сон сбежал, но и гнев постепенно уходил, но оставалась пустота и непонимание: как могла знатная дама опуститься до такого подлого обмана. Кроме дня, когда их замок почтили присутствием рыцари-разбойники, Элинор не замечала в Маргерии пристрастия к винопитию. Скорее наоборот, по сравнению с леди Калппепер, хозяйка дома чувствовала себя несколько несдержанной. Обычно дама Маргерия оставляла свой бокал, слегка пригубив или сделав несколько маленьких глоточков. Это была ложь, скрытая за запахом мяты, которую так любила жевать Маргерия. За закрытыми дверями комнаты вдова проводила дни не за сожалениями о спокойных былых днях и молитвами. Элинор представила, как Маргерия, оглядываясь, крадется темными ночами со спрятанными под ночным халатом бурдюками туда и обратно, и не смогла сдержать смеха. Храбрая выходка, которая столько времени заканчивалась успехом. Потом, поежившись, она представила скованную Маргерию в темной пропахшей рыбой кладовой, ожидающую позорного наказания, и ей стало тоскливо.

— Прикажите расковать леди Калпеппер и проводить ее в ее комнату, — распорядилась Элинор лично пришедшему к ней с докладом Таботу. — А поскольку ее так мучит жажда, пусть ее бурдюк наполнят лучшим вином и оставят на столике.

— А я уж было хотел просить за несчастную, — кивнул Табот.

Элинор почувствовала какие-то горькие ноты упрека во вроде бы спокойном тоне фразы.

— Я опередила вашу просьбу. И чем вы недовольны?

Опираясь на руки, она привстала из-за стола, готовая отразить любые нападки.

— Справедливое решение. Но жестокое. Вы отняли у нее возможность считаться мученицей, оставив напоминание о позоре.

— Разве жестоко отвечать добром на предательство?

— Дай Господь, миледи, больше не переживать вам предательств.

Одобрял или не одобрял Табот ее решение, главное было, что Хьюго ее поддержал. Он отклонил пожелание дамы Маргерии как можно скорее покинуть замок, обосновав, что не сможет гарантировать ей достаточную безопасность в дороге. Уехать она, если пожелает, сможет вместе с бароном Диспенсером. Наградой за верную службу станет правило, что, если бурдюк на ее столе опустеет, то его дольют снова и снова. Табот грустно покачал головой.

— Жестоко было бы ее выпороть. Она же все-таки леди, — возмутилась Элинор такому неприятию со стороны кастеляна. — Или же повесить ее в клети на стене замка было бы милосердней?

— Он просто, как и я, удивлен вашей изощренностью. Теперь преступница сама себя наказывает. Но поделом. Нечего грызть руку, которая тебя кормит.

Как бы то ни было, но из бурдюка не было отлито не капли. Дама Маргерия продолжала отсиживаться в своей комнате и появляться только на общие обеды, но теперь она сидела, опустив плечи, словно желая быть как можно незаметней, почти не ела, только если Элинор ей приказывала, и мрачнела просто на глазах. Опасаясь, что та совсем сляжет, Элинор потребовала от домашних скрыть историю с вином от барона. Пусть решение Маргерии покинуть замок возникло из-за того, что здешний климат вдруг стал вреден ее здоровью. На том и порешили. Речной замок готовился к грядущим праздникам и приезду гостей.

У Элинор было столько ожиданий от предстоящих праздников. Но одна надежда — повидать матушку — рухнула просто накануне. Леди Джоанна передала через посланника письмо, где она сожалела, что не сможет навестить дочь на Рождество, как обещала. Ребенок, которого она носила, оказался очень беспокойным, потому следовало себя поберечь. К тому же матушка была обеспокоена недоверчивым отношением короля к ее мужу. «Я опасаюсь за свободу сэра Ральфа. Вдруг отец действительно решит поверить слухам, а не гласу разума».

— Неужели старику Неду кто-то наконец-то поведал историю о двенадцати пенсах и двух подковах? — сказал на это Хьюго, когда Элинор показала ему письмо.

— Что за история? — насторожилась Элинор.

Хьюго приподнял брови: как такое не знать, будучи в родственных отношениях с субъектом происшествия.

— Года два назад, — лениво начал он, — заноза в заднице нашего Неда Роберт Брюс оказался на английской земле для договора со своим закадычным врагом Джоном Коммином. Хоть визит был тайным, но наш добрый король как-то об этом прознал. И решил покончить с мятежником, захватив его без потерь.

— И причем тут сэр Ральф? — поторопила рассказ Элинор.

— А при том, что король Нед имел неосторожность выпивать со своим зятем и во хмелю выболтал ему свой план. Доблестный сэр Ральф не мог допустить для друга такого бесчестья. Потому он послал в гостиницу к Брюсу слугу с особым подарком: двенадцать пенсов и две подковы. Тот быстро сообразил, что его миссия уже не является секретной, и той же ночью сбежал вместе со своим оруженосцем, оставив Эдуарда ни с чем.

— Глупее ничего не слышала, — взвилась Элинор. —Ложь от первого до последнего слова.

— С чего такие выводы? — явно обиделся Хьюго. — Вы считаете, что ваш Ральф настолько труслив, что не смог бы противоречить королю?

— Сэр Ральф — настоящий рыцарь и вполне мог бы пойти и против суверена, если бы дело касалось чести, например, дамы, — ответила Элинор, вспоминая один случай из детства. — Но он никак не предатель. К тому же я достаточно хорошо знаю своего деда. Барон де Монтермер — выбор моей матери, но никак не короля. Он никогда бы не пригласил его за свой стол.

— Как знаете, — пожал плечами Хьюго, не желая продолжать бессмысленный спор. — На вашем месте в письме я бы ответил на вопрос вашей матушки о том, когда вы подарите ей внука.

— Когда пройдет год и еще полгода, — сказала, как отрезала, Элинор и забрала из рук мужа злополучное письмо.

— А я уверен в скорой капитуляции, — насмехался Хьюго.

Элинор попыталась упрекнуть мужа в том, что он не разделяет ее переживаний. На что он ответил, что пока ее матушка ждет ребенка, пройдохе Ральфу опасаться нечего. Эдуард ценит и обожает свою дочь, раз еще никак не избавил ее от неугодного мужа. И в этом была доля правды.

Все-таки Элинор чувствовала обиду. Ее сестры были еще слишком малы, чтобы обижаться на них за игнорирование своей особы, но братец Гилберт мог бы и поинтересоваться ее жизнью. Ведь некоторые недоразумения у них с Хьюго возникли именно по его вине. Хотя на что Элинор было жаловаться: вместо одного Гилберта де Клера гостем на своем пиру она сможет свидеться с другим Гилбертом де Клером, не братом, а кузеном Томондом. Элинор знала, что этот молодой человек, сын Томаса де Клера, оставшись без отца, но получив его титул еще ребенком, какое-то время воспитывался при дворе своего дяди Гилберта де Клера. Позже он оказался из счастливчиков, которых избрали в друзья принцу Эдуарду. Элинор была слишком мала, чтобы его помнить. Зато он ее помнил. На Фестивале лебедей, когда он, как и многие другие юноши, был посвящен в рыцари, он так запросто и по-родственному ее обнял, поцеловав в щеку: «Малышка Нора! Так выросла и такая красавица». Но в грядущем визите можно было найти подвох: ее родня ее забыла. Гилберт Томонд приезжал не как любящий кузен, а как сопровождающий своей супруги — сестры Хьюго Изабеллы.

Однако чем ближе были праздники, тем дальше отступало недовольство и тем больше было тревоги: все ли в порядке, нет ли где упущений? Нанимать музыкантов, певчих и акробатов снова доверили Таботу. Элинор поставила только одно условие: они должны были знать «Douce Dame Jolie», песню, которая ей так полюбилась на пиру с разбойниками. Забота Элинор о правильной нарезке мясных блюд тоже была благополучно улажена. Их соседи, пожилой лорд и его хозяйка, знавшие еще Генриха Третьего, со своими бесконечными историями о былых днях, были, конечно, не самыми лучшими собеседниками, но тонкости достойного приема гостей знали досконально. И постарались показать молодым Диспенсерам, что на самом деле представляет собой пиршество благородных особ. Элинор оценила аккуратную работу резчика и, расточая комплименты, не оставила хозяевам другого выхода, как взять на обучение одного из их людей. Умение, необходимое для главного повара, но Элинор не готова была лишать домашних и себя вкусной еды. Кто его знал, как справились бы без Джифа его помощники, потому, оставив повара при кухне, на обучение послали сына Уны с пекарни — Тома. Ученик оказался способным и после возвращения достойно выдержал строгий экзамен хозяйки, избежав возможного гнева.

Вроде бы больше не осталось брешей, за которые хозяйке и хозяину пришлось бы краснеть, а в остальном следовало довериться святой Марфе.

— Вы замучили святую своими просьбами. Она ответит вам тем, что развернет гостей от нашего дома, — съязвил Хьюго на очередное причитание жены по поводу слишком жидкого студня.

— Я не прошу так много. Только лишь присутствия ее и святой Анны. И чтобы мы не опозорились перед гостями, — попыталась огрызнуться Элинор. Ей бы просить святых, чтобы послали ей спокойствие и веру хотя бы в заверения Джифа, что к праздничному столу блюдо будет правильной густоты.

— Они уже здесь и возмущены вашим непочтением к мужу.

Заявление было справедливо лишь отчасти. Она не избегала греховных ласк мужа, просто из-за всех хлопот, по мнению Хьюго, не отвечала должной пылкостью. Он злился, а Элинор вздыхала о своей распущенности и замыкалась все больше. Все-таки святые помогли хотя бы тем, что в ночь накануне Хьюго оставил ее одну. Перебирая в голове все, что предстоит завтра, Элинор заснула. Утром же она сама удивилась своей уверенности, что все пройдет хорошо.

Гости прибывали. Об их появлении возвещал звук рога с башни. Когда-то Элинор представляла, что так и будет. Правда, в мечтах все было гораздо великолепнее, а тысячи и тысячи гостей за столами, что не охватит взгляд, развлекались, безопасно наблюдая битву льва против единорога, восхваляя красоту королевы Элинор. Ее настоящий пир, где она была хозяйкой, оказался гораздо скромнее, но даже легендарные королевы не смогли бы так угодить гостям, как это сделала Элинор. Это было несложно: просто расспросить Хьюго. В конце концов, она уже стала частью семьи.

Для их небольшой компании пир был знатный. Студень из кабаньей головы застыл как надо, стоило поверить повару. Еще запеченный с тыквою ягненок, мясные шарики цвета золота благодаря шафрану, цыплята на вертеле, молочный поросенок, пироги с потрохами, рыба, чем богат был Речной, в котлетках, зажаренная и тушеная, да и соленая, привезенная с моря, — всего было в достатке. А младшая сестра Хьюго Елизавета оценила печеные яблоки, начиненные медом и орехами. И тут Элинор не могла с нею не согласиться: особый изысканный вкус яблок и меда, с запахом бесконечного неба и лета.

Играли музыканты. Акробаты, наряженные маврами, крутили сальто и выполняли невероятные трюки, демонстрируя свою ловкость.

После все вышли на улицу. Святые были добры к дому Элинор. Погода стояла чудная. Легкий снежок совсем не мешал озорной игре в шары. И как же можно было обойтись без танцев? Все происходило в большом специальном зале с усыпанным душистыми травами полом. Для первого ряда Лугового танца выстроились Хьюго, Элинор и кузен Гилберт. Держась за белые платки, они чинно шествовали впереди. Остальные, разбившись по парам, следовали за ними сначала медленно и чинно в такт торжественной музыке, но музыканты играли все скорее и скорее. Танцующим, которые проходили под поднятыми руками Элинор и ее партнеров, необходимо было проявить определенную ловкость, чтобы не разорвать цепь, не сломать фигуру и не столкнуться с идущей впереди парой. В кароле к танцующим присоединился даже барон, не сумевший устоять перед просьбами своей любимицы Изабеллы. Прежде чем разойтись по комнатам для сна, барон и Табот объединились для партии в шахматы. Дама Мод предпочла присоединиться к ним, чтобы наблюдать за игрой. Остальные расположились у горящего камина поболтать, обсудить новости. Гилберт Томонд увлеченно рассказывал, как распаленные победой над Брюсом при Метвене, желая славы, молодые люди из свиты Эдуарда отправились искать счастья во Францию.

— Жаль, мой друг, вы не пожелали присоединиться к нашей веселой компании, — обратился он к Хьюго.

— Мой брат знал, что его ожидает молодая жена. Как, впрочем, и вас, мой дорогой родственник, — перебила его Алина.

Элинор бросила беглый взгляд на Хьюго. Ей нравилась прямолинейность Алины, но иногда она явно была слишком резка. Но ее муж оставался спокоен, и Гилберт, похоже, тоже не держал обиду.

— Расстояние и краткая разлука только подогревают страсть — и скоро ждать результата, — добродушно ответил он на остроту.

— Где-то к маю, — краснея, попыталась прояснить слова мужа Изабелла.

— Хитрецы. И об этом вы только сейчас решили рассказать?

Залюбовавшись на пару Изабеллы и Гилберта, Элинор не сразу поняла, о каком результате идет речь. Но и правда, пара была видная. Высокий статный русоволосый Гилберт с чеканным лицом и широкими плечами и хрупкая Изабелла с волосами цвета воронова крыла и фарфорово-белой кожей, с тонкими запястьями и огромными карими глазами – разные и созданные друг для друга. Элинор почувствовала легкий укол зависти, когда Гилберт накрыл свой широкой ладонью маленькую ладошку супруги.

— А когда же братец нас порадует подобной новостью?

Элинор вздрогнула. Алина обращалась к Хьюго, но взгляд ее был устремлен на Элинор.

— Со своей стороны я стараюсь, но многое зависит и от моей женушки, — ответил Хьюго, а Элинор надеялась, что она не залилась яркой краской стыда.

— Принц Эдуард также решил попытать счастья на турнирах в другой стране? — поскорее перевела она тему разговора.

— Принц Нед остался как наша надежная стена. Старик прилюдно оттаскал его за волосы из-за нашей выходки, но таково было искупление за грехи товарищей, — тут же ответил Гилберт.

— Хммм… — все разом обернулись в сторону человека, посмевшего усомниться в словах друга принца. Эдуард де Барнелл, муж Алины, выдерживал паузу, почесывая подбородок и наслаждаясь кратким триумфом. — Я слышал, что король удостоил такой чести наследника совсем за другие заслуги. Слишком много внимания от принца к безродному гасконцу.

—Что вы имеете в виду? — вдруг вспетушился Гилберт.

— Ничего такого, — спокойно заметил Барнелл. — Если с другой стороны нечего взять, то клятва «Что твое, то мое» — весьма невыгодный договор.

Элинор, как смогла, попыталась поддержать Гилберта, а заодно и защитить честь своего светлого рыцаря.

— Может, это касается сокровищ совсем иного рода: доблесть, верность…

— Женщины…

Зная, насколько острыми языками обладают Диспенсеры, Элинор все же не ожидала такого выпада от младшего брата Хьюго Филиппа, спокойного юноши со взглядом менестреля.

— Может, выгода в том, что в таком случае есть возможность обходиться без женщин?

А вот насмешку вальяжно раскинувшегося в кресле Хьюго можно было расценить как предательство: милая беседа переходила грань пустой болтовни и становилась опасна, а он как хозяин не желал ее останавливать. Элинор пришлось обернуться к парочке гостей, которые сидели позади всех остальных.

— Что вы об этом думаете, милая Мария?

Мария де Беркхемстед чем-то напоминала Элинор ее наставницу даму Мод, разве что была намного моложе и тише. Элинор никогда бы не выбрала ее как свою камерфрау, но таково было решение барона. Доложили ли ему, что однажды невестка невзначай пожаловалась на отсутствие личных людей, или же угадал ее желания, но с собой он привез семейную парочку Джона и Марию де Беркхемстед. Вместо отбывающей дамы Маргерии они после окончания праздников должны были остаться в Речном замке под руководством его хозяйки, но пока Беркхемстеды, как и все, наслаждались гостеприимством.

Мария поднесла кулачок к губам, как будто собиралась прокашляться:

— Нехорошо обсуждать будущего короля и его друга в их отсутствие.

— Вот так вот, — снова обвела всех взглядом Элинор. Если Мария не возьмет привычку наставлять госпожу, то они обязательно подружатся. В том, что обстоятельный Джон будет хорошим камергером, она была уверена.

— Радостной вестью? Да что она себе думает? Почему она сама не говорит о радостной вести? Когда же у вашей сестры появится ребенок? — возмущалась Элинор.

Хьюго вдруг стал груб. Он так прижал ее плечи к кровати, что она почувствовала боль.

— Не смейте говорить с Алиной об этом!

— Я и не знала, что это такая тайна! — попробовала оправдаться Элинор, испугавшись его лица, которое стало вдруг как высеченное из камня.

— Это не тайна. Это ее печаль. Возможно, она сама вам откроется, но заговаривать об этом не смейте.

— Хорошо, — покорно и тихо ответила Элинор.

— Уже полночь.

Выражение лица Хьюго все еще было строгим и наставительным, но Элинор понимала, что стоит ждать подвоха.

— И правда.

— Двадцать шестое. День подарков.

— Я не готова еще подарить вам наш спор.

— И не надо.

Хьюго, подхватив ее подмышки, спустил ее на колени на пол между своих ног. Элинор уверенно взяла рукой его член у основания.

— Поцелуйте его.

Она подняла глаза вверх, проверяя, не послышалось ли ей. Нет. Не послышалось. «Ну же», — подначивал ее Хьюго.

Почему бы и нет. Ее муж часто целует ее нижние губы. В этом нет ничего противного.

— Попробуйте его. Но без зубок, — наставлял Хьюго.

Она подчинилась. В голове звенели бубенчики. Она была пьяна не от вина, а от прошедшего дня. Такого хорошего дня. Он предвещал хороший и благополучный год. Если бы только она подобно сивилле могла заглянуть в будущее, то попросила бы меньше радости, чтобы и горе не было таким тяжелым.

В конце апреля пришла скорбная весть о смерти Джоанны Акрской. Новорожденный мальчик отнял жизнь своей матери и вскоре ушел вслед за нею. Как сказал Хьюго, Элинор стойко перенесла новость. Но потом оказалось, что это только оцепенение. Странное горькое состояние могло окутать ее внезапно. Ржание лошади, чуть распустившийся цветок шиповника, стежок вышивки могли вызвать воспоминания и поток слез, и если бы только печали. Здесь были и тоска, и чувство, что ее предали, и страх смерти вместе с желанием поторопить ее прийти быстрее.

— Все пройдет, — говорила Мария, промакивая с ее щек слезы.

— Ты так говоришь, как будто постигла всю мудрость мира, — ворчала Элинор, смущаясь от того, что камерфрау поймала ее на слабости и несдержанности, но все же позволяя себя утешать.

— Говорю не я, а царь Соломон. А он точно был мудрецом из мудрецов, — отвечала Мария. — Но я знаю, что такое горе. Мой отец погиб как защитник Берика, когда я была еще ребенком. И я, и матушка оказались ненужными ни английской, ни шотландской родне.

— И что дальше? — Элинор отстранила заботливую руку.

— Матушка не выдержала, а я оказалась сильнее. Спасибо барону. Он взял меня под опеку и устроил брак с Джоном, — сухо ответила Мария.

—Твои дочери. Они могли бы жить здесь. С тобой.

— Не стоит. Они на воспитании в благородных семьях. Им хорошо, а я спокойна.

— Как пожелаешь.

Элинор сердито отстранила камерфрау: так бесцеремонно отвергать ее благие намерения.

— Я бы желала, чтобы через несколько лет моя старшая дочь Анна стала бы няней вашим малышам. Она очень любит детей. Но пока об этом рано думать.

После слез — смех. Хорошо, что кроме Марии и Дженни ее сейчас никто не видел. Иначе бы точно решил, что она повредилась рассудком. Но какова Мария? Хьюго похвалил бы ее за такие речи.

— Расскажите о вашей матушке, — как будто не заметила такой перемены в хозяйке Мария.

Во время утешения хозяйки Мария высказала разумную мысль. Если раны не бередить, то со временем они затянутся, даже если оставят после себя шрамы. Невозможно прожить без потерь или окаменеть душой так, чтобы они отбивались от человека так, как волны от скалы. Но у той же скалы можно поучиться силе противодействовать буре. За ненастьями обязательно наступят погожие дни. Элинор желала бы никогда еще раз не проверять эту истину на деле. А Господь, видимо, желал, чтобы она тщательно усвоила этот урок.




Примечания
[1] Перевод авторский с английского

Cкачать A La Via Douce, Dame Jolie бесплатно на pleer.com

@темы: ФБ, Любимая графомань, Элла и Ко, "Три весны. Начало", РОман и все что с ним