Варю воду, пудрю мозги, играю на нервах...
Начало, продолжение
Название: Три весны. Начало
Автор: Roksan de Clare
Бета: Julie de Miraval; Kage Tsukiyama
Исторический период: 1306-1308 года
Размер: макси
Пейринг/Персонажи: Хьюго ле Диспенсер / Элинор де Клер, Эдуард Карнарвонский (Эдуард II) / Элинор де Клер (леди Диспенсер)
Категория: джен, гет
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: Элинор (Айленора) де Клер — интереснейшая женщина своей эпохи. Ее жизнь достойна романа, а не просто упоминания в романах эпохи. Кто она: охотница или жертва, карьеристка или жена предателя? Разобраться, кажется, уже сложно. Но можно взглянуть на все события совсем с другой стороны.
В июле пришла весть о смерти короля. Эдуард Длинноногий скончался не на поле битвы и не в своей постели, окруженный скорбящими родными, а в приграничном городке Браф-бай-Сэндс в палатке на руках у слуг. Его болезнь была внезапной и скорой, как глоток речной воды, который он сделал, изнывая от жары.
— Когда похороны? — спросила Элинор у посланника.
— За день до своей смерти король успел переговорить со своим сыном, нашим новым королем, и в присутствии графа Линкольна и Уорика, милордов Эймера де Валенса и Роберта Клиффорда огласил свою волю, — отрапортовал тот, после долгого пути благодарно принимая короткий отдых в Речном. — Он пожелал, чтобы сердце его было отправлено в Святую землю, а кости вытравили и возили с английским войском до окончательной победой над шотландцами.
— В этом весь он. Даже после смерти желает быть во главе.
Завещание деда показалось Элинор хоть и романтичным, но благородным и прекрасным, достойным великого короля.
— Долго ему придется кататься непогребенным.
Злой, жестокий Хьюго, не имеющий и капли святого почтения к суверену. Если бы его в этот миг поразила небесная молния, то Элинор ничуть ни удивилась бы.
— Почему вы так говорите? Вы не верите в нашу победу?
— Я не особо верю, что Нед Карнарвон будет также рьяно воевать с Брюсом, как и его отец.
— Не приходите ко мне вечером.
— Что?
На самом деле, Элинор не собиралась мстить мужу, отказывая ему в их еженощных шалостях. Хотя после его крамольных слов у нее не получилось сказать это мягко и объяснить, что на самом деле ей бы хотелось просто поговорить об усопшем деде, а Хьюго сентиментальные беседы со слезами раздражали неимоверно. К тому же ей казалось кощунством развлекаться и получать удовольствие в дни всеобщей печали. Но она ничего такого не сказала, поскольку была зла.
К ее удивлению, Хьюго согласился и дал ей несколько дней прийти в себя. Правда, по истечении назначенного срока ей снова пришлось ему отказать в месте на своем ложе. Так совпало, что она оказалась нечистой на это время. И «наставления» от мужа пришлось снова отложить.
Зато она придумала, как можно так разрешить их спор, чтобы каждый остался в выигрыше. Если Хьюго давал слово ее деду не трогать ее два года, если только она сама не уступит, то со смертью последнего клятва теряла смысл.
Если лично донести такой вариант решения затянувшегося противостояния, то для Элинор все будет больше похоже на капитуляцию. Потому возникла необходимость в посредниках – двух особах, которые в курсе секретов обеих сторон и которым можно довериться в полной мере. Условия тайного договора будут просты – сопротивление Элинор будет незначительным, таким, чтобы не пострадало ее достоинство, Хьюго же при этом сохранит честное и благородное лицо. Все должно случиться в эту ночь, иначе решимость ее испарится. Элинор подбирала слова, которыми передаст предложение первой посланнице, когда в одном из залов замка столкнулась с кое-чем возмутительным и даже мерзким.
Речной замок был не столь велик, чтобы прятаться где-то долго, но и не стол мал, чтобы не сыскать укромное место на краткое время. Больше того, только блаженная в своей простоте особа не поняла бы, что весь жестокий спектакль затеивался ради определенного зрителя. Все в замке знали, что в этом зале в определенное время хозяйка обосновывается за вышивкой. Хьюго тоже.
Ее приспособления для вышивки, коробочки с нитями и иглами, канва и пяльцы безжалостно сбросили на пол. Вместо них на столе была разложена Дженни с задранными юбками и спущенным верхом платья так, что обнажалась грудь, а руки по локоть оказались скованны и прижаты к телу лифом. Над ней с самодовольным выражением лица трудился Хьюго, совершая то, на что он так пока и не решился с женой. Заметив вошедших, он не остановился и не оставил жертву, а только, приподняв Дженни за ягодицы тесно прижимая ее к себе, закинув голову так, что резким углом выступило адамово яблоко, достиг главной цели соития.
— Возвращайся к своим обязанностям перед госпожой, — бросил Хьюго Дженни, приводя себя в порядок.
Та, сидя на самом краю столика, глубоко дыша ртом и растирая по бедрам кровь и мужское семя, вдруг дернулась и сползла на колени к разбросанному рукоделию, а потом, сведя на груди платье, не выпуская его, заскулила как побитая собака.
— В следующий раз будет лучше, — Хьюго уже уходил и сказал это сомнительное утешение, даже не обернувшись.
— Замолчи!
Дженни замолчала. Теперь она, стоя на коленях, не произнося ни звука, просто раскачивалась взад и вперед. Элинор выскочила из зала. Ей просто хотелось быть подальше от всего этого. Бежать неизвестно куда.
— Подождите, — Мария, последовавшая за нею, схватила ее за руку. — Ничего ужасающего не произошло. Ведь все в своем хозяйстве. И девушка невиновна. Да и кто она такая?
«Просто Дженни», — промелькнуло в голове.
Дженни стояла в сторонке с тем же видом побитой собаки. В детстве за проказы Элинор Дженни часто секли, а ее саму заставляли смотреть, чтобы в полной мере прочувствовала вину. Потом Дженни хмурилась, но говорила, что все это ничего такого, что нельзя перенести. Это означало, что и вина Элинор не настолько тяжела. Не то, что теперь.
Дженни не виновата. Хьюго наказывал свою жену через служанку. Но кто такая Дженни? Просто дворовая девка? Почему же тогда ей так больно, как будто эти двое впились в ее сердце? Вина на ней?
Хьюго говорил, что не допустит в своем хозяйстве бабьего царства. А еще он говорил?
— Приструните вашу девку. Я не позволю ей так изматывать своего человека.
— Как вы можете такое говорить. Я бы сама не позволила блуд. Не по-божески плодить бастардов среди челяди. В своей Дженни я уверенна, но если ваш Най позволит насилие, обещайте его наказать.
Хьюго злился, Элинор ощущала себя мудрым тактиком. Что дурного в том, если человек Хьюго будет также предан и ей?
Да, после того, как она раскрыла секрет Дженни и Ная, Элинор дарила служанке безделушки, которые делают женщину в глазах мужчины привлекательней, и краски, чтобы щечки были розовыми, а губки пухлыми. Но богобоязненная Дженни с восторгом все это принимала. Так в чем же вина Элинор, что дальше поцелуев дело у влюбленных не зашло?
— Леди Элинор.
Дженни наконец-то подала голос.
— Убирайся! — только после своего хриплого крика Элинор вспомнила, что благородная женщина должна быть спокойной и рассудительной. — Иди на свое место и не показывайся мне и милорду на глаза до вечера.
О том, чтобы спокойно заняться вышивкой, уже не было и речи. Ей необходим был совет. Конечно, Элинор предпочла бы поговорить с отцом Мартином, но и замковый священник отец Поллио вполне для этого подходил.
Фрески маленькой замковой капеллы Элинор видела уже тысячи раз. Ничто не изменилось в сцене путешествия Ионы в чреве кита. Но именно за внимательным ее изучением и застал Элинор отец Поллио. Он усадил ее на деревянную скамью перед алтарем, чтобы расспросить, что привело сюда молодую госпожу. Элинор постаралась рассказать все обстоятельно, без излишних чувств, которые мешают посмотреть на ситуацию отстраненно.
— Что ж. Если вы желаете блага этой девушке, то необходимо как можно скорее выдать ее замуж. Иначе даже ваше покровительство может ее не спасти.
— Я понимаю, — вздохнула Элинор.
— Но вы еще не понимаете, чем это может грозить вам, - продолжал отец Поллио наставительно.
— Тем, что мой муж обрюхатит всех окрестных женщин?
Можно было догадаться, что святой отец — незаметный мужчина с лицом мученика и удивительно низким приятным голосом — обязательно переведет разговор на тему греховности ночных утех молодых хозяев. Как исповедник, он знал, что по ночам происходит в спальне Элинор, и, конечно же, это не одобрял, но устал наставлять непутевых молодых, решив, что место в аду им обеспечено.
— Тем, что однажды он может найти достойную женщину и, руководствуясь корыстью или страстью, оставит вас.
— Не посмеет! Наш брак устроен королем и освящен церковью.
Странно, раньше она гораздо равнодушнее восприняла бы мысль о разводе. Просто не задумывалась о таком. Она смирилась, но не желала этого брака. Теперь же даже сама мысль о подобном предательстве вызывала ее гнев. Коварный, несносный Хьюго. Ему все-таки удалось ее привязать к себе.
— В глазах церкви, дитя мое, ваш брак— пустая формальность. Он не был реализован, а значит, может считаться несостоявшимся.
— Вы что-то знаете? — Элинор схватила отца Поллио за руку.
— Нет. Ни о чем таком он даже не мыслит. Но это пока. И виновны в этом будете только вы.
«Он тоже считает меня причиной всех смертных грехов», — ворчала про себя Элинор, частично признавая правоту отца Поллио. Выйдя из капеллы, она остановила девочку служанку — шуструю особу со вздернутым носиком и хитринкой в глазах. Она что-то живо доказывала старшей подруге, но при виде хозяйки разом смолкла. Даже если маленькая сплетница и обсуждала хозяев, то теперь совсем не была испугана, потому Элинор отбросила желание излить свое раздражение на девчонку.
— Возьмешь с кухни кусок сыра и хлеба, а также вина. Скажешь, я велела. Отнесешь в мою комнату для Дженни. И проследи, чтобы она поела.
— Да, миледи.
Девочка живо побежала выполнять поручение, а Элинор вспомнила о своих обязанностях. Отец Поллио советовал не упрекать мужа и вести себя так, как будто ничего не произошло. Слышал ли его совет Хьюго, но за обедом он так и делал. Он даже обменялся с женой парой обычных вежливых реплик. Вот и все.
Дженни как обычно готовила хозяйку ко сну. Как будто ничего не произошло. Когда она расчесывала Элинор волосы, та наконец-то спросила:
— И что ты обо всем этом думаешь?
— Я не желала.
Голос Дженни дрогнул.
— Мой муж тоже. Но это тяжкая обязанность сеньора по отношению к своей подданной, которая выходит замуж.
Элинор услышала, как звякнул упущенный Дженни гребень.
— Вы собираетесь выдать меня замуж? За Тома?
— Не за Тома. Не думай, что тебе так повезет.
Заснуть не удавалось. Она не то что согреться не могла, ее трясло даже не от холода, а от воспоминаний миновавшего дня, всплывавших перед глазами, как только опускались веки. Хорошо, что Хьюго не пришел сегодня в ее комнату. Кто знает, что она могла бы натворить. Умом понимала, что отец Поллио прав и ей нужно смириться, но сердце отвергало такую правду.
— Леди Элинор.
Полог балдахина отодвинулся, и Дженни скользнула в ее постель, обнимая хозяйку. Стоило ее отослать, но она была такая теплая и уютная. И она не держала зла. Можно было представить, что этого дня не было, и оставить все как есть.
— Девушка, которая приносила тебе еду…
— Ава?
— Ава. Научишь ее всему, что знаешь.
— Вы меня отсылаете?
— Ночи будешь проводить в жесткой постели мужа, а не на моих перинах, — бормотала полусонно Элинор.
Следующим днем ей предстоял серьезный разговор. От слова этого человека зависело не только доброе имя Дженни, но и авторитет Элинор как хозяйки.
Не сеньор и даже не рыцарь. Не стоил он таких волнений. Элинор старалась ободрить себя именно этим.
— Приданое за Дженни небольшое. Она немного знает грамоту и счет. Я сама ее учила. «Рассмеяться в лицо он не посмеет. Все-таки я жена его хозяина. Его госпожа. Но ответить что-то едкое, например, об изношенном товаре, вполне так сможет. С него будет», — Элинор, как могла, подавляла беспокойство, чтобы оно не вырвалось в жесте или в слове наружу.
— Вы сделаете меня самым счастливым человеком.
— Если же ты не считаешь это за достоинство, то скажу, что Дженни скромна и работяща. Служите честно и ни в чем не будете знать достатка.
— Я согласен. Я желаю взять в жены эту девушку.
Нет. Ей не послышалось. И не показалось. Стюарт Хьюго Валлиец Най с нежностью смотрел на бледную, чуть ли не ломающую себе пальцы в молитвенном жесте Дженни.
— Вот и хорошо. Теперь возвращайся к своим обязанностям перед господином.
Элинор не удержалась и произнесла последнее с тем же выражением, что недавно слышала от Хьюго по отношению к Дженни. Най ушел, а Дженни принялась целовать ей руки.
— Миледи… Миледи…
— Оставь уже, — Элинор вырвала из ладоней Дженни свою.
— Милорд Хьюго? Он может не позволить, — вдруг забеспокоилась Дженни.
— Это не твое дело. Не забывай, что пока Табот не подготовит бумаги, ты все еще принадлежишь мне.
В том, что Хьюго некуда деться, Элинор была уверенна. Если он ценил своего стюарта, то должен был смириться с действиями Элинор. Хьюго был загнан в угол, а он это ой как не любил. Чем это обернется для Элинор, можно было только предположить.
Несомненно, Хьюго быстро узнал о деле, которое провернула Элинор. Най спросил его разрешения и получил согласие. Ава прошла испытание стать ушами и глазами Элинор, доложив, что на тренировке хозяин был слишком яростен и в щепки расколотил мечом тренировочный столб. С Элинор же он продолжал вести себя как обычно. Хотя скорее был сдержан, чем любезен. Он молчал о своем мнении насчет женитьбы Ная и Дженни, но молчание и затишье для Элинор было хуже открытых возражений. Потому она предложила партию в шахматы. Он не отказался. Она не выдержала и завела разговор: не желает ли он чем-либо одарить своего стюарта ради предстоящего события.
— Вы все-таки устроили все по-своему. А не слишком ли велики для вас эти куклы? — Хьюго сделал ход слоном и забрал коня Элинор. Он не замечал, упоенный маленькой победой, что его королева оказалась под угрозой. В другой момент Элинор сделала бы вид, что упустила такую возможность, но в этот раз ей нужна была безоговорочная победа.
— В самый раз. Зато ваш Валлиец теперь не будет томиться любовной страстью.
— Когда наваждение пройдет, и он оглянется, кто рядом с ним, то пожалеет, но будет поздно. Слишком ловко вы его опутали.
«Попался», — мысленное восклицание относилось совсем не к Валлийцу Наю. Очень медленно, делая вид, что сомневается, даже один раз одернув руку, Элинор сделала ход.
— Признаю, что ваш Най преисполнен достоинств, но и Дженни хорошая девушка.
— Из всех достоинству которой только милое личико и широкие бедра. Она принесет ему тьму выплодков, которых необходимо будет куда-то пристроить. Вместо того чтобы поднять наверх, жена названного брата будет тянуть его вниз. Шах.
От гнева у Элинор даже искры перед глазами засверкали. Хьюго готовил ей ловушку. Угроза королеве была мнимой. И его пренебрежительные слова о Дженни. Нрав огненных де Клеров вырвался наружу.
— Вы же им завидуете! У вас такой возможности не было. Вам нашли высокородную девицу, чтобы добавить благородства. Остальное неважно. Как и то, что сама девица об этом думает.
Доска с шахматами с грохотом слетела на пол. Элинор испуганно замолчала. Сказанное ею было ни от души, ни от сердца и ни от головы. Гнев говорил вместо нее, но случилось непоправимое.
— Теперь я знаю, что она об этом думает.
Хьюго резко встал, отшвырнув стул так, что тот отлетел на несколько шагов.
Ее муж ушел. Элинор осталась одна в зале. Гнев покидал ее, оставляя слабость и маленькую надежду, что раз Хьюго не сказал «мат», игра не проиграна. Однажды он уже пришел в ее комнату, когда его не ждали. Теперь же он был желанным гостем. Элинор же со своей стороны доказала бы, насколько она покорна и как его ценит. Однако ночь проходила за ночью, лето было почти на исходе, после Праздника урожая место Дженни на циновке должна была занять Ава, а на своем ложе Элинор все также была одна.
— Может, не стоило все это затевать? Я бы осталась при вас. Добром это может не кончиться, —запричитала Дженни на вопрос хозяйки, почему ей не спится.
— Тебе-то что беспокоится? Дело сделано, — ворчала Элинор. Она теряла все — последнюю связь с отчим домом. Свою Дженни она отдавала какому-то мужлану, а взамен в отношениях с мужем они стали настолько чужими, как не были и до свадьбы. Хьюго, как мог, избегал ее, и если была возможность не пересечься, то он ее использовал. Элинор опасалась, что это не просто безразличие, как было раньше, а ненависть. И все из-за ее несдержанного языка.
— Если у меня будут дочери, то мужья могут оставить их, забрав приданое только из-за того, кем я была, - продолжала испуганным шепотом Дженни, прерывая грустные размышления хозяйки.
Вот тут Элинор не выдержала. Ей долго не удавалось остановить смех и успокоиться. Начиная поучения для слишком предусмотрительной служанки, Элинор вновь прыскала в ладонь и дальше каталась по кровати в приступе хохота.
— Вы сначала родите девочек, соберите им приданое и найдите им мужей. А как быть, если они сбегут, потом подумаем.
Кто напугал таким будущим Дженни, догадаться было несложно. Кастелян замка Табот оказался недоволен исходом событий со служанкой. Он усиленно внушал хозяйке, что лучшей партии для Дженни, чем помощник повара, сын пекарши Уны, Том — не найти. Впрочем, Элинор давно догадалась, что такое протежирование неслучайно, как и то, за что Уне досталась пекарня. Юного Тома следовало окрестить не Томом, в честь нерасторопного и угрюмого мужа Уны мясника Тома, а Таботом. Элинор пообещала устроить судьбу поваренка, но Дженни — не его пирожок. На этом разговор с кастеляном был закончен.
- Вот вы смеетесь. Но кто он, а кто я. Просто Дженни.
Элинор приподнялась на локте.
— Моя леди-мать говорила: «Нет ничего постыдного в том, что благородный человек возьмет в жены бедную женщину с дурным происхождением».
— Как и нет ничего постыдного, если благородная женщина подобнейшим образом выведет в свет обходительного низкородного юнца.
В сторону циновки Дженни полетела подушка.
— Стоит добавить в твое приданное еще несколько монеток. Может, тогда Най не будет жаловаться на такой возмутительный недостаток — ему достанется малобитая жена.
Хоть Хьюго и построил для своей жены купальню, как и обещал, и устроил место на берегу реки, где она могла охладиться в летний зной, впервые за лето Элинор решилась спуститься по тайному ходу к своему заветному месту. Дженни опасалась неприятностей, а Элинор надеялась, что святой Валентин подскажет Хьюго спуститься, чтобы наказать супругу за непослушание. Но либо святой спал, либо Хьюго оказался глух, но в их путешествии им никто не помешал. Элинор приказала Дженни оторвать край от своей рубахи и обвязать ветку того куста, где почти год назад прятался Хьюго, наблюдая за купальщицей.
Хьюго не увидел или не пожелал видеть знак. Следующей ночью она снова плавала одна. Августовские воды были прохладны, и походы Элинор закончились неприятностью для нее самой — легкой нежитью.
Так просто сдаваться Элинор не собиралась. Воспользовавшись недомоганием, она возвела его в ранг смертельной хвори: лежала в постели с видом умирающей, стонала и вздыхала. Хьюго прислал лекаря, но сам не явился. «Излечившись», Элинор приказала удивленному повару обильно посолить все блюда, даже сладкое.
Хьюго отставлял одно яство за другим и все запивал вином сверх меры, но ни словом не упрекнул никчемную жену. План Элинор работал совсем не так, как она задумывала, но все складывалось как нельзя лучше. Когда-то именно вино привело Хьюго в ее постель. Теперь же оно поможет разбить возведенную между ними стену.
— Если бы меня похитили разбойники, как быстро вы отправились меня спасать? — начала она полушутливый разговор.
— Зачем? Я бы был благодарен добрым людям, что избавили меня от обузы.
Настоящий еж — злой и колючий, но он уже говорит, а значит, первый камень упал.
— Я благодарна вам, муж мой.
— За что это? Сами желали бы от меня избавиться?
Хьюго хмелел и терял бдительность. Хотя торжествовать было еще рано.
— Турнир во Франции. Вы предпочли меня. Я глупа была, когда не ценила ваше отношение.
Элинор, якобы смущаясь, специально отвернулась так, чтобы Хьюго открывалась часть ее лица, когда она, как утверждали, была особенно хороша.
— Не льстите себе. Это не из-за вас.
— А из-за кого?
«Помолчи и слушай», — упрекнула она себя.
— Из-за Уигморта.
— Уигморта? Сэра Роджера Мортимера?
Элинор помнила обходительного молодого человека, который пытался ухаживать за ней на Фестивале лебедей и с которым, кажется, у Хьюго была стычка накануне их посвящения. Но какое отношение он имеет к их браку и побегу горячих юнцов на турнир?
— Если бы мы оказались на одном корабле, то один из нас оказался бы за бортом. А я не желаю терять свободу из-за этой сволочи.
— Его здесь нет, а вы рядом. И если вы голодны, то одна неразумная перепелка уже готова прыгнуть в силки.
Хьюго неприлично хмыкнул. Элинор укоризненно взглянула на мужа. Вино переставало быть другом. И она не подозревала, насколько хмельной напиток может быть коварным. В ту ночь Хьюго в ее комнату так и не пришел. Утром оказалось, что его сразила похмельная хворь, но жену к себе он так и не допустил.
Больше попыток обратить на себя внимание она не предпринимала. В конце концов, она не щенок, которого погладили, забыли, а он все ластится. Сдерживать себя было сложно. Коварный Хьюго приручил ее к греховным ласкам, и иногда она чувствовала такое томление, что, забыв гордость, пыталась сама себя приласкать. Хуже было другое. Ее сердце болело. Что если Хьюго дарит свое внимание другой женщине? Она просила Дженни и Аву докладывать, если такое случится в ее доме, обещая, что женщине не стоит опасаться наказания. Ничего. В своем доме Хьюго сохранял ей верность. Но были еще его отъезды. Сложно поверить, что какая-то женщина силой или за монетку, за обещание или просто за красивое лицо откажется разделить ложе с молодым приятным рыцарем. Хуже наказание, чем такая неизвестность, придумать было сложно. Элинор казалось, что еще немного, и она сойдет с ума, преклонит колени с покаянием и предложит себя, или же заболеет и умрет от отчаяния, но ее спас гонец с приглашением на свадьбу младшей сестры Маргариты.
Торжество обещало быть великолепным, если известие о нем пришло за месяц. Заботы о нарядах и о будущем празднике позволили Элинор отвлечься от мыслей о жестоком муже.
***
— А леди Алиса тоскует запертая и забытая где-то в Йоркшире.
Маргарита взмахнула у лица кружевным платочком с вышитым на нем золотыми нитками сердечком, словно в октябре ей вдруг начала досаждать назойливая мошка.
— Вот как.
Элинор была слегка озадачена: один раз она уже чуть не попала в неловкое положение, когда сказала, что супруга графа Ланкастера мила, но так смущена, словно первый раз на людях. «Конечно. Это недельная жена», - шепнула ей на ухо Маргарита, а позже, когда они остались одни, чтобы по-сестрински поболтать, а проще сказать, посплетничать, прояснила, что никакая это не Алиса де Ласи, настоящая жена Томаса Ланкастера, а его очередная любовница. Может, девица и дочь какого-то обедневшего рыцаря, но, может быть, что совсем возмутительно, и жена торговца.
— Даму просто преследуют несчастья. Да всю семью словно прокляли. Один брат утонул в колодце, другой упал с парапета и не оправился от ран. После них с таким наследством Алиса могла рассчитывать даже на принца. — Маргарита снова обмахнулась платочком, отгоняя невидимых насекомых.
—Племянник короля — тоже неплохо.
Мельтешение возле лица белой тряпицы Элинор знатно надоело, и она пыталась не наговорить сестрице колкостей, иначе та восприняла бы это как зависть к ее успеху.
— Конечно. Не стар. Успешен. Только Алиса ему не по душе. Еще спрыгнет от тоски с башни, и уплывет от Борова Линкольн.
— Борова? — Элинор нахмурилась. — Ты бы поостереглась бросаться такими словами, сестричка. Услышит тебя твой жених, сам запрет тебя в башне подальше от людей.
Маргарита фыркнула, как кошка, и жеманно потянулась, опираясь ладошкой о край стола.
— Я сказала это только тебе, сестричка. И так говорит мой милый жених. Томас Ланкастер, может, нам и родственник, но он показал непочтение, явившись на свадьбу своей кузины с любовницей. Ты должна быть на моей стороне и стороне моего мужа. Ешь груши, сестричка.
На столике стояла тарелка с сочными грушами, а по обе стороны, рядом с каждой из сестер, два странных предмета – маленькие серебряные палочки, чуть расширяющиеся у основания и расходящиеся на тонкие лучики. Зная Маргариту, можно было только представить, какую ловушку она может вырыть. Груши выглядели аппетитно, но Элинор не торопилась приступить к трапезе.
— Благодарю.
— Угощайся.
Маргарита нанизала на палочку одну из груш и отправила ее ко рту, откусывая кусочек. Что-то такое в отношении странного предмета Элинор и предполагала, потому последовала ее примеру.
— Так удобно. И пальцы соком не пачкаются, — не удержалась она.
— Подарок Перро, — улыбнулась Маргарита. — А что твой муж?
— В добром здравии, — проворчала Элинор.
Если Маргарита и хотела бы пнуть сестру побольнее, то ей даже не стоило напрягаться. Хьюго сам поставил Элинор в такое положение, когда ей приходилось оправдываться и что-то придумывать, чтобы не потерять лицо. Он принял те средства, что выделил король Эдуард на их поездку, но категорически отказался жить в Уоллингфордском замке вместе с Элинор.
— У нас будут лучшие покои, — пыталась увещевать она мужа, делая акцент на слове «нас».
— Я очень рад за вас, ноне желаю, чтобы меня попрекали тем, что я живу за ваш счет, — ответил Хьюго и снял комнату в городе.
В замке дни проходили в играх и пирах, и можно было только радоваться, если бы не противные мысли, как коротает свой досуг Хьюго вдали от нее. После смерти матери Элинор — старшая женщина в семье. Она должна быть рядом с сестрой. Это она пыталась втолковать Хьюго. «Это ваше право. Разве я вас держу?» — сказал Хьюго. Она не напомнила про право жены следовать за мужем, но и муж, если того требует долг второй половины, должен смирить гонор и последовать за женой. Ей страшно было даже подумать об этом, но ее брак трещал по швам, как плохо скроенная рубаха или же как идеализируемое ею братство, созданное ее дедом для своего наследника из лучших юношей Англии. В довершении всего, некоторых своих обязанностей Элинор предпочла бы избежать.
Более года тому она сама проходила через это. Когда леди-мать и дама Мод рассказывали ей, что на самом деле происходит на супружеском ложе. Теперь через это предстояло пройти Маргарите. Была дама Мод, а вместо матушки теперь была Элинор. Говорила дама Мод, Элинор просто кивала в подтверждение ее слов. К чести Маргариты, она не была так испугана, как была в свое время Элинор. Только потом, схватив сестру за руку, она спросила:
— Это же не настолько мерзко? Правда? Иначе все женщины закрылись бы за монастырскими стенами, и род людской прекратился.
— Не беспокойся. Думаю, в ближайшее время ничего не произойдет, а потом ты сама решишь — нужно тебе это или нет.
— Дурной совет, — упрекнула ее дама Мод, когда они покинули спальню Маргариты.
— Вы сами сказали, что следует быть готовой, чтобы с честью все вынести, — отрезала Элинор. Ей еще необходимо было переговорить с братом, чтобы убедиться в своей правоте.
— Ты прочла?
Накануне Гилберт передал Элинор стихи собственного сочинения, чтобы она высказала мнение о его таланте. Стихи были ужасны, но сказать правду означало обидеть Гилберта. Потому Элинор ограничилась полуправдой.
— Если ваша дама любит вас так же, как вы ее, то они ей, безусловно, понравятся.
Гилберт удовлетворенно кивнул.
— Тебя что-то беспокоит?
— Маргарита.
— И что за причина беспокойства?
— Вы ведь попросите сэра Гавестона отложить довершение брака?
— Нет. Я не буду это делать.
— Как так?! — совсем не такого ответа ожидала Элинор. — Но именно это вы сделали в моем случае. Чем же Маргарита хуже?
Гилберт засмеялся, хоть Элинор не видела повода для радости. Ей действительно не нравился Пирс. Она понимала, почему им так восхищается Гилберт, чем очарована Маргарита. Гасконец без роду племени, ловец удачи —Пирс был красив и ироничен, храбр и нагл настолько, чтобы открыто смеяться над своими благородными недругами. Для него, казалось, не существовало препятствий. И даже если такие и возникали, то он сносил их с таким напором, что впору было позавидовать. Ему и завидовали. Пока еще это не вылилось в открытое противостояние, но знаки появлялись. И игнорировать их - либо быть глупцом, либо совсем бесшабашным, как и сам Гавестон. Мало кто из баронов поддерживал лучшего друга короля. Но дело было не только в рыцарях. Маргарита Французская, вдовствующая королева, открыто выражала свое пренебрежение и пыталась наставить на путь истинный заблудшего пасынка. Так, на турнире по традиции отдавать герольдам оружие должны были три женщины — девица, замужняя дама и вдова. Почетные роли первой и второй достались Маргарите де Клер и Элинор. Обязанность третьей дамы Эдуард хотел возложить на вдову своего отца. Маргарита же сослалась на плохое здоровье и вовсе отказалась посещать свадьбу.
— Ты так боялась брачной ночи, что я до сих пор ощущаю твои коготки на руке. Маргарита уже готова и желает быть женой Пирса. К тому же он сам не желает ждать.
— Конечно. Без брака с высокородной девицей титул графа Корнуолла на нем будет плохо держаться.
— Маленькая злюка!
Гилберт ущипнул ее за щеку.
— Ты будешь защищать его, так как он твой друг.
— Да. Но вы с Маргаритой мои сестры. И прежде всего ваше благо.
На какое-то время они замолчали. Трудно было отрицать, что Маргарита была очарована Гавестоном. Она так и льнула к нему, когда он был рядом. Пирс был мил и обходителен, задаривал сестру подарками. И не Элинор было решать, каким он будет мужем. Может, это действительно была зависть? Совсем немного. Беда не в том, что Маргарита будет графиней Корнуолл, а Элинор всего лишь леди Диспенсер. Ведь еще несколько дней, и Маргарита сможет сказать, что кое в чем еще обошла сестру, став женщиной раньше, чем Элинор. Возмутительно! Пожурив себя подобным образом, Элинор решилась задать еще один вопрос.
— А что ты думаешь о моем муже?
— Он из тех людей, кто легко завоевывает как друзей, так и врагов, — не секунды не поколебавшись, сказал Гилберт.
— Как и твой Пирс.
— Возможно.
— Так почему бы тебе не стать другом Хьюго?
— Он добр к тебе?
Гилберт внимательно посмотрел Элинор в глаза.
— Да.
— Тогда почему вы не вместе?
— Я обидела его, и он не может меня простить, — искренне ответила она, пытаясь не отвести взгляд.
— Нет такого проступка, который не простишь любимому человеку. Подумай об этом.
Элинор обещала подумать. И думала всю ночь, а утром приказала заложить карету. Она ехала к Хьюго.
В снимаемом доме ее мужа не оказалось. Элинор осматривала слишком маленькую и скромную комнату гостиницы, где несколько дней жил Хьюго. Простая грубая кровать и сундук— вот и вся мебель. Окошко маленькое и, так как на улице небо было затянуто тучами, комната находилась в полумраке. Хьюго в гостинице не было. Он отбыл в тренировочный лагерь, готовясь к турниру. Герольды уже проверили гербы рыцарей, и щиты участников были вывешены на городской площади.
Элинор с грустью отметила, что щит Хьюго находился почти в самом низу, гораздо ниже, чем герб жениха Маргариты. Но из размещения щитов выяснилось, что его бои были назначены ближе к финалу, а это означало, что Хьюго ценили как искусного бойца. Что вызвало ее удивление, так это то, что ее муж в турнире выступал в команде графа Арундела.
Ненастье разразилось в тот момент, когда она уже была в рыцарском лагере. Элинор уже увидела шатер со знаменем Диспенсеров и спешила к нему, но утоптанная тысячами лошадей и ног земля, обильно окропленная водой, оказалась предательски скользкой.
— Нет!
Только благодаря подскочившей Аве Элинор не оказалась лежащей лицом в грязи, а всего лишь стоящей на коленях. Она подумала, что все могло быть и хуже. Оказалось, не могло.
— Что вы здесь делаете?
Даже не нужно было приподнимать голову. Она узнала его по голосу. Ее муж. Совсем не в таком жалком виде должен был увидеть ее Хьюго.
— Вы мне нужны, — из-за стука зубов не получилось произнести это внятно.
Без лишних слов, Хьюго подхватил ее на руки и опустил на землю только у себя в шатре.
Отяжелевший от воды плащ давил на плечи и ей не удавалось держать их прямо. Элинор обхватила себя руками, чтобы хоть как-то согреться.
— Что стоишь! Раздень госпожу. Или желаешь, чтобы она подхватила лихорадку?
Ава бросилась выполнять приказ господина, а Элинор не стала возражать.
— Теперь позаботься о себе.
Хьюго выпроводил Аву. Элинор он закутал в медвежью шкуру так, что только нос торчал, но все равно она дрожала и даже несколько раз чихнула.
—Я умру и освобожу вас от ненавистного брака, — пожаловалась она.
— Я этого не допущу.
Хьюго начал раздеваться.
— Что вы делаете?
— Уже известный вам способ — желаю вас согреть. — Он развернул ее кокон, чтобы лечь рядом, а потом накрыл шкурой уже их обоих.
— Холодная, как лягушка, — заметил он.
— Вы желали перепелку. Лягушка вам не по нутру?
— Осторожней. Я могу и нарушить обещание.
Способ Хьюго оказался действенным. Элинор согревалась. Она перехватила руку мужа и поднесла ладонь правой руки к губам. Такая знакомая маленькая мозоль у основания указательного пальца. След от длительных тренировок с мечом. Элинор легко поцеловала ее.
— Не нужно нарушать обещание. Я готова капитулировать.
Хьюго говорил, что лучшими одеждами Элинор были те, в которых она появилась на свет, наблюдать их отрада для глаз. Из-за шкуры это было затруднительно, но он нашел способ изучать ее тело – на ощупь. Все было на месте: грудь, живот, бока и бедра. И все это истосковалось по его ласкам. Элинор же внезапно охватила шаловливая детская радость. Ей хотелось целоваться, но не всерьез, а как любящий ребенок, выказывающий свое восхищение. Щеки, лоб, кончик носа Хьюго, ничто не осталось без внимания, кроме его губ. Ей приходилось вертеться, чтобы утвердить свое желание против желания Хьюго завладеть ее губами. Одной рукой, пытаясь схватить ее зад, другую он подложил Элинор под затылок, приподнимая голову, и уже почти добился своего, когда она ловким движением выкрутилась и умудрилась лизнуть ему ухо. Не давая выскользнуть окончательно, Хьюго схватил ее за талию, и они перевернулись так, что Элинор теперь лежала у него на груди. Удобство позы оказалось в том, что спина Элинор и что пониже теперь были полностью доступны Хьюго. И он не преминул этим воспользоваться. Таким способом Хьюго удалось дотянуться пальцами и до тайных складок между ног Элинор. Она восторженно взвизгнула.
— Перепелка совсем разогрета, — коварно улыбнулся Хьюго.
За столько времени эта шутка перестала быть оскорблением, а стало чем-то другим, тайным знаком между ними двумя, который должен раскрыть для Элинор некие секреты и навсегда связать ее с этим человеком. Она знала что ответить.
Элинор деланно обиженно прикусила нижнюю губу, одновременно увлажняя ее так, чтобы губы казались ярче и пухлее.
— Как же так? Ее не съели и не нанизали на шампур.
— Берегитесь, — оскалился Хьюго.
— Раз такова судьба всех несчастных перепелок…
— Желаете все видеть?
Элинор кивнула.
Хьюго скинул с них шкуру и снова уложил Элинор на спину, разведя широко ее согнутые в коленях ноги.
Конечно, она желала это видеть — момент, важный для каждой девушки. Момент, который никогда не повторится. Но, наблюдая приготовления Хьюго, ей почему-то пришла в голову совсем нелепая мысль. Пусть она никогда и не переживала осаду крепостей, но это было нечто подобное: она – непреодолимая твердыня, ее муж – упорное воинство, что есть силы пытающееся заполучить сокровище, хранящееся в ее недрах. Штурм был долгим и изнурительным, но храбрецы уже подобрались к воротам и готовят таран. Орудие пока только примеряют для решающего удара, но еще несколько мгновений, и схватка начнется.
Самой себе признаться было можно, что даже после всего она чувствовала страх. Именно потому в ее мыслях не могло уложиться то, чем они сейчас занимались, с высокими отношениями Прекрасной Дамы и ее рыцаря. Ей хорошо с Хьюго, она желает принадлежать ему полностью, но если бы сейчас была возможность сбежать, не потеряв лица, то она бы этим воспользовалась. Хотя бы просто свести ноги. Она пискнула и попробовала это сделать, когда Хьюго чуть сильнее надавил своим «тараном» на ее пока еще закрытый вход. Ее муж вернул ее обратно. Даже больше, подхватив под коленки, он прижал ее ноги к груди так, что теперь Элинор стала совсем открыта и доступна.
Если она крепость, то крепости не сбегают — пыталась успокоить и отвлечь себя Элинор. Это как если бы величественный Уоллингфордский замок вдруг поднялся на ноги и сбежал, не желая быть обителью графа Корнуолла. Люди бы непонимающе глазели и расступались, а Гавестон и Маргарита бежали вслед, пытаясь вернуть непокорного к его основанию.
Элинор немного пошевелила ногой и вдруг засмеялась. Так не вовремя и не к месту. Хьюго взглянул на нее с укором, а она уже открыла рот, чтобы пояснить все, рассказать о штурме замка, ему бы понравилось. И вдруг боль, которую невозможно вынести. Она закричала, попыталась сбросить того, кто разрывал ее тело на части. Но Хьюго навалился на нее всем весом, глухой к ее мольбам. На какой-то момент он подался назад, почти вытащив член из ее тела, но Элинор не успела воспользоваться передышкой. И следующее проникновение стало настолько глубоким, что казалось еще чуть-чуть, и она будет пронизана насквозь. Смертельно раненые звери огрызаются так, что могут нанести непоправимый вред охотнику. Элинор впилась зубами в плечо Хьюго. И снова разрывающий, болезненный толчок.
Привкус крови во рту не стал панацеей, но она вдруг смирилась, сдалась, перестала бороться, но не притихла. Когда-нибудь пытка должна была закончиться. И когда Хьюго встал с нее, Элинор отвернулась от него спиной, поджала колени почти к подбородку и обхватила их руками.
Неудобное положение, но она не знала, сколько действительно так пролежала. Хьюго развернул ее и, как безвольную куклу, усадил на край ложа, заставив вновь раздвинуть ноги. Он был полностью одет, рядом с ним стояла чаша для омовения рук, и, смочив полотенце, он начал очищать ее бедра. Элинор сидела неподвижно до тех пор, пока Хьюго не попытался пальцами проверить качество своей работы. Вот тогда она ожила, разозлилась и, откинувшись назад, что есть силы брыкнула его пяткой в плечо.
— Осторожней! Вы и так его сегодня достаточно повредили. Еще немного, и турнир можно пропустить. И что бы вы тогда сказали про утерянные возможности?
— Вы причинили мне смертельную боль.
— От потери невинности еще ни одна женщина не умирала, — равнодушно ответил Хьюго, усаживая Элинор в прежнюю позу и продолжая свою работу. — И, помнится, до этого вы смеялись. С чего бы это?
— Не имеет значения, — равнодушно ответила Элинор.
— Помнится, условием нашего договора было ваше послушание.
Элинор отвернулась и зло пробормотала:
—Что желаете?
— Сейчас одевайтесь и уезжайте. Ваша одежда высохла. Я позову вашу девушку. Завтра после турнира вы приедете вновь сюда и докажете покорность и благодарность.
Он использовал ее, а теперь решил совсем уничтожить?! Иначе как назвать то, что сначала муж ее выгоняет, а потом приказывает явиться вновь.
— Благодарность? За что?
— Пустяк. За то, что на турнире я сделаю вас Королевой Любви.
«Скорее небо Господне ударится о земную твердь, а белокрылые ангелы пойдут рука об руку с грешными смертными, чем нога моя ступит на это проклятое место еще раз», - поклялась себе Элинор, покидая негостеприимный шатер.
— Какая красотка! — воскликнул вихрастый мальчишка в одежде пажа со знаками Диспенсеров.
Забыв о присущей благородной леди сдержанности, Элинор пообещала оторвать ему уши.
— Что ты должен сейчас делать, Джон? — прикрикнул на него Хьюго.
— Полировать вашу кольчугу, сир, — быстро, но с неким недовольством отрапортовал мальчишка и поспешил скрыться с глаз.
Хьюго позаботился о паланкине для нее и оставил, только когда она оказалась внутри. Следовало поблагодарить его и благословить на удачу, но Элинор смолчала. Слишком поздно она поняла, в какую ловушку сама себя загнала. Может, шатер и скрыл их с Хьюго от любопытных глаз, но чужие уши не прикроешь. Стены шатра — не стены замка. И, похоже, всему лагерю стало известно, что происходило у молодого Диспенсера. Кого винить, если она сама пришла и сама бесстыдно просила мужа осуществить его право? Хотя Хьюго мог бы ее остановить, предупредить, предостеречь, ведь в этом состоит одна из обязанностей мужа. Он же ни словом, ни жестом не предостерег ее от позора. Мужчины мудрее слабых капризных женщин? Женщина — источник лжи, греха и коварства? Как бы не так. Мужчины — лживые, похотливые создания, кичащиеся своими победами. С каким довольным видом выпроваживал ее Хьюго. Точно демонстрировал ценный приз, как павлин демонстрирует распустившийся хвост. Он бы и простыню с кровавыми пятнами вывесил на шатре вместо знамени, если бы не вопросы, как это его, такого мужественного, год с лишним жена за нос водила.
Элинор была настолько зла, что даже не желала рассматривать город сквозь занавеси. И любопытные взгляды, которые опасливо бросала на нее непривычно притихшая Ава, ее выводили из себя.
— У меня выросли ослиные уши? — не выдержала Элинор.
—Нет, — смутилась девочка.
— Так почему ты на меня смотришь как на чудо-зверя?
— Вы так кричали…
Ава сама испугалась своей смелости и вжалась в угол, как будто могла слиться со стенкой и стать незаметной.
— А я, по-твоему, должна была церковные гимны петь? — раздраженно заметила Элинор. Что толку сгонять злость на служанке? Она хоть правду сказала. Другие же будут смотреть в глаза и приветливо улыбаться, а за спиной ядовито насмехаться.
— Накажите меня, избейте, но не прогоняйте, — вдруг запричитала Ава.
— Есть за что? Так в чем ты провинилась?
Меньше всего хотелось думать, что служанка тоже могла найти развлечение, пока хозяйка была занята. И оно могло быть совсем не невинным. Ава была еще совсем ребенком, но очень бойким и сообразительным, и Элинор со временем надеялась воспитать из нее доверенную особу, какой была для нее Дженни. Вот только ей совсем ни к чему, чтобы похождения служанки бросали тень на ее хозяйку.
— Ничего, — Ава смиренно сложила ладони на коленях, что еще больше усилило подозрения Элинор.
— Если я узнаю, что это не так…
— Разве что отобрала яблоко у Джона Грея, — поспешила добавить Ава.
—Джон Грей?
— Тот мальчик, который назвал вас красавицей.
— Наглый мальчишка, — фыркнула Элинор. — Хотя что он делает в рыцарском лагере? Как-то слишком мал он для пажа. Или он карлик?
— Нет, что вы, — мигом оживилась Ава. — Он действительно слишком мал, но воображает о себе слишком много. Джон — воспитанник барона. Ему только исполнилось семь, и он прибыл в домашнее хозяйство барона. Милорд Диспенсер в честь его дня рождения позволил ему пожить один день жизнью оруженосца его сына.
— Хьюго к нему слишком милосерден, — проворчала Элинор. — Так что за история с яблоком?
— Джон Грей приказал показать мне секретные женские прелести.
— А ты?
Понимая, что угроза наказания миновала, Ава растянула губы в улыбке:
— Я отказала. Тогда он предложил заплатить за такую услугу яблоком. Я сказала, что мои прелести при мне, а вот есть ли у него яблоко, я не знаю. Когда он доказал, что яблоко у него все-таки есть, забрать его оказалось делом мгновения.
Аве удалось нечто невозможное: вернуть Элинор из мира безразличия и отчаянья на этот грешный свет.
— Пока ты под моей защитой. Но когда-нибудь этот Джон вырастет и станет рыцарем. Кто знает, может, он настолько злопамятен, что придет требовать свой долг?
—Может, когда он дорастет до рыцаря, то я с удовольствием его отдам, — совсем осмелела Ава.
Стоило ожидать, что за суматохой пред предстоящим турниром и последующими торжествами отсутствие Элинор окажется незамеченным. Мужчины были заняты своими доспехами, дамы —нарядами, но когда ненастье совсем отошло, и небо снова стало светлым, Маргарита сумела найти достаточно желающих поиграть в охотника и зайцев.
Какое-то время Элинор наблюдала за резвящимися, отвергая все попытки втянуть ее в игру, когда же увлеченные Маргарита и Елизавета о ней позабыли, потихоньку отошла в другой конец сада. Дело не в том, что любой команде из-за своей неловкости она стала бы в тягость, после последнего общения с мужем каждый шаг ей давался пусть не с такой и сильной, но неприятной тупой болью внизу живота. Кислая мина Элинор вряд ли понравилась бы Маргарите. А сохранять безмятежность, когда душу раздирают сомнения, стало почти невозможно. Просто на Элинор внезапно напало тягостное настроение чего-то утраченного. И дело было совсем не в потерянном девстве. А вот в чем – она пошла искать это в сад.
Ее внимание привлекла поздняя роза. На кусте было всего три цветка. Обильно напитавшись дождевыми каплями, они склонялитонкие стебли к земле. Один из них был уже сломан, два других не сдавались. Элинор стряхнула с одного цветка влагу, но стебель так и не выпрямился. Роза оставалась прекрасной, но не величественной.
От созерцания розы Элинор отвлек звук, похожий на скрежет. Она обернулась к источнику шума. Пять ворон, четверо из которых и на ворон не похожи, хоть и окрашены так же – хвосты куцые, вытянутые шеи и лапы, маленькие головы и огромные носы, и одна солидная настоящая ворона, возились под елью, выискивая съестное. Точнее, искала правильная ворона, остальные, стоило ей ковырнуть клювом листву, подбегали к ней и крякающее-скребущими воплями требовали отдать им надлежащее. Ворона и воронята. Время от времени, найдя что-то съестное, мать каркала, как должно каркать воронам, но детям было не до ее наставлений.
— Глупая. Зима скоро. Они же замерзнут. — Элинор удалось подойти так, что между нею и птицами было не больше шага.
—Птенцы уже давно встали на крыло. Просто не желают покидать мать. И она их не отпускает.
— Как я их понимаю, — Элинор обернулась и присела в должном в подобном случае приветствии, — Ваше Величество.
Он приподнял ее за плечи — ее светлый рыцарь, ее солнце.
— Вас не было утром. Я беспокоился.
Ее сердце ликовало. Она не спрашивала, как ему удалось так тихо подойти к ней. Но он шел за ней. Он беспокоился о ней. И это стоило всех сокровищ. Прикосновение короля исцеляет. Ему не нужно было быть королем, чтобы душа ее возрадовалась. Вполне правильно было то, что он положил ей руку на талию, вполне правильно было то, что она положила ему голову на плечо. Они говорили о воронах, о том, как прекрасен будет город накануне турнира, о смешном щенке волкодава, все-таки согнавшего птиц. А потом они разошлись в разные стороны. И Элинор как будто оторвали от чего-то родного. С нею осталось его тепло, его образ – стоило закрыть глаза, и он был рядом. Она получила, что желала, но она все равно была в смятении. Не стоило забывать, кто она и кто он. И у нее есть свои обязанности, пусть и такие приятные, как примерка наряда к предстоящему турниру.
Вечер и ночь перед турниром, а также утро были наполнены приятными хлопотами.
Щедростью дяди короля сестрам де Клер было подарено ярко-красное сукно. Мастерицы трудились не покладая рук и платья были готовы в срок. Одинаковый цвет нарядов и цвет вышивки, золотисто-желтый — цвета де Клеров, должен был показать единство сестер. Но и то, что платья будут совсем одинаковыми, опасаться не стоило. Они разнились настолько, насколько разными были сестры.
Елизавета как раз достигла того нежного возраста, когда девочка становится девушкой. Казалось, ее платье скромнее и проще, чем у сестер. Но Елизавета сама являлась настоящим сокровищем – образцом невинной юности, и лишние вычурно-громоздкие детали затмили бы, а не подчеркнули ее очарование, тогда как простые узоры и легкие украшения превращали ее в настоящую красавицу — девушку-тайну, которая в будущем очарует и покорит не одного мужчину.
Платье Маргариты было сама роскошь, как и положено особе, из-за которой и был организован великолепный праздник. На широких рукавах, лифе и по низу платья были вышитые причудливые цветы, середины которых составляли жемчужины.
Платье Элинор было вышито по вороту и по низу рукавов - узор, как дань ее новой семье, повторял узор на гербе ее мужа, рукава на шнуровке с черной вставкой. Дополнялся наряд золотым поясом. Волосы Элинор были заплетены в две косы и уложены по бокам так, что шея оставалась открытой. Элинор осторожно пробовала ладонями и головной убор, схожий с половинкой луны. То, что в новом наряде она была хороша, подтверждалось вдруг раскапризничавшейся Маргаритой. Она требовала уложить ей волосы, как у сестры. Элинор сказала, что с удовольствием бы с нею поменялась возможностью еще немного поносить венец. На этом ссора стихла, так и не начавшись. Предстоял удивительный день, который еще долго будут вспоминать и обсуждать. Элинор это чувствовала и ожидала.
Их приезд на турнирное ристалище был величественным и грандиозным. Его величество король и бароны, благородные дамы и рыцари ехали кавалькадой в соответствии со своей значимостью. Публика, уже разогретая прошедшими схватками оруженосцев, ожидала приезда главных участников и гостей. И сестры де Клер, едущие в первых рядах процессии, несомненно, привлекали внимание. Это вносило смятение и радостную тревогу. Потому Элинор сначала просто пыталась расслышать звон бубенчиков на попоне своей лошади, чтобы хоть как-то отстранить себя от толпы, но в таком шуме это было почти невозможно.
Дамы занимали положенные им места. Место Элинор было вместе с сестрами в королевской ложе. Пусть рядом с королем сидела Маргарита, а Элинор только по правую руку от своей сестры, но после их встречи в саду ее светлый рыцарь был к ней так близко, что огромного труда стоило не выдать взглядом или неосторожным жестом их маленький секрет.
Чтобы такого не случилось, следовало вспомнить о младшей сестре и проявить больше заботы к не менее взволнованной Маргарите. Тем более что она выказала недовольство о том, что некая дама уже украла изрядную часть внимания благородной публики у прекрасной невесты.
Накануне турнира явилась Алиса де Ласи, жена Томаса Ланкастера. Скандальная любовница была с позором отправлена восвояси. Супруги воссоединились и показывали если не взаимную любовь и привязанность, то поразительное единство. Бароны одобряли восстановление справедливости. А граф Линкольн, похлопав зятя по плечу, сказал: «Со всяким случается ошибаться и пытаться возвысить ничтожество. Не грех исправить ошибку, грех оставаться слепцом».
Кажется, тот, кому направлено было это послание, остался глух. Хотя, может, это и было лучшим, воистину королевским выходом.
Элинор глазами отыскала ложу Алисы де Ласи. Пока турнир еще не начался, публику развлекали легконогие танцовщицы, оставалось время немного поболтать.
— Ты все еще считаешь леди Ланкастер невинной жертвой?
— Она глупая курица, так и желающая угодить под нож, — сердито фыркнула Маргарита.
— Что-то есть в Линкольнах от птиц. От тех, которые своего не упустят, — улыбнулась Элинор.
— Всегда ты споришь. Так кто она, по-твоему?
Их детская игра, за которую их ругала дама Мод, и в которую время от времени они вовлекали и Елизавету, а иногда даже Гилберта(определить, на какое животное похож тот или иной человек, — Элинор вспомнила о ней, еще когда Маргарита небрежно назвала кузена Ланкастера «Боровом». Пирс Гавестон был остер на язык, но Элинор полагала, что это прозвище впервые прозвучало как раз из уст Маргариты.
Как по Элинор, так Томас Ланкастер никак не был похож на кабана. Скорее на медведя, который может казаться неповоротливым и неопасным, пока находится на привязи дрессировщика. Только горе тому, кто встретит дикого медведя на его земле.
Что до графа Линкольна — крючковатый нос с выступающими пазухами, тонкие губы — он, как есть, напоминал коршуна. Алиса — дочь своего отца -была птицей поменьше, но тоже из хищников.
Ответить сестре Элинор не успела, в ложу вошел король.
Послышался второй клич герольда — последние приготовления перед великим событием. Все замерли в ожидании. Прозвучал третий клич. Турнир начался.
Наблюдая с интересом за поединками, Элинор все-таки выделяла и переживала только за одного рыцаря. Ее муж Хьюго так легко, почти играючи побеждал соперников, чем вызывал восхищение публики. Когда он был на ристалище, то Элинор забывала даже о том, кто сидит с нею совсем рядом. Она замирала с каждым преломленным копьем и ликовала с каждым оглашением победы. Остальные поединки она смотрела уже не с таким волнением, просто с интересом, поскольку начали проявляться явные лидеры. Конечно же, ее Хьюго, сэр Роджер Мортимер и Пирс Гавестон. Краем уха Элинор слышала, что его умение далось ему колдовством, но сама она скорее поверила бы, что Гавестона окрыляет злость из-за пренебрежения бывших товарищей и английской знати. В любом случае, Маргарита могла гордиться своим будущим мужем. Новоиспеченный граф Корнуолл легко сбрасывал с коней цвет рыцарства. Его жертвами уже стали муж их сводной сестры Изабеллы Гай де Бошамп, и Эдмунд Кавендиш, которому пророчествовали победу, и даже здоровяк Томас Ланкастер, что особенно привело в восторг Маргариту. Второй соперник, которого следовало опасаться, сэр Роджер Мортимер, победил Аймара де Валенса и омрачил ему получение титула графа Пембрука. «Не случайно его отца прозвали во Франции неженкой», - шепнула в это время Элинор всезнающая Маргарита.
Один или другой, судьба выбрала, что соперником Хьюго должен был стать Пирс Гавестон.
Соперники словно пробовали друг друга, высматривая слабые и сильные места. Они сошлись. Копья ударили о щиты, и рыцари разъехались по разным концам арены. Со следующим заходом пара копий было сломана-и все без особого превосходства одного над другим. Публика начинала проявлять недовольство.
Выгодно ли было Хьюго доводить поединок до того, что победителя пришлось бы выбирать боем на мечах, Элинор не знала. Когда-то в поединке, не вошедшем в историю турниров, ее муж уже одолел непобедимого Пирса. Но с этого времени утекло столько воды. Народ требовал зрелищной победы, а с этим судьей невозможно было не считаться.
Соперники вновь начали сближаться.
— Элинор! — выкрикнул ее муж.
Последовал новый удар, и копье Гавестона разлетелось на несколько частей. Копье Хьюго также преломилось, но зрители приветствовали его мастерский удар в голову противника.
Соперники разъехались.
Гавестон протянул руку к шлему. «Нет», — выдохнула Маргарита. На какой-то момент ей, как и Элинор, показалось, что Гавестон снимет шлем и таким образом признает свое поражение. И это означало конец мечтам сестры, что ее провозгласят Королевой Красоты.
— Все кончено? — стараясь не выдать тревожную радость, а только беспокойство, сказала Элинор.
— Еще нет, — ответил ее светлый рыцарь. И она ощутила себя предательницей. Она желала не победы мужа, а чтобы все эти тысячи и тысячи людей исчезли, и она снова оказалась в саду со своим любимым…
Эдуард оказался прав. Пирс только поправил шлем и вновь развернул коня для атаки.
«Еще одна встреча», — молила про себя Элинор. Достаточно только холодного расчета и точного удара и победителем будет ее муж. Так долго и так скоро. Как будто ее глаза были на месте, а душа на коне рядом с Хьюго. Мгновение… И она летит в пропасть.
Слишком явно приподнял Хьюго копье, уверовав в то, что соперник был оглушен и растерян. Копье Гавестона достало его раньше.
Элинор отказывалась верить: ее муж лежал на земле. Он был жив. Пытался приподняться на локте. К нему спешили Най Валлиец и Джон де Беркхемстед, но все было кончено. Даже без объявления было понятно, что победителем стал Пирс Гавестон.
Маргарита могла торжествовать. Элинор следила за последним боем без особого интереса.
Все ее мысли были с мужем.
Победителя между Мортимером и Гавестоном пришлось выяснять боем на мечах, а позже решением судей. И те, хоть и не безоговорочно, оставили победу за графом Корнуоллом. Гавестон подъезжал к их ложе. Элинор чуть обернулась, глядя на сестру. В какой-то мере она была рада. Все-таки этот день должен быть днем Маргариты. А той не терпелось выскочить навстречу своему герою. Но потому, как сползла улыбка с губ Маргариты, Элинор поняла, что что-то пошло не так.
Это был неправильный сон.
— Прекраснейшая. Я всего лишь скромный посланник того, кто выше и достойнее меня.
Пирс Гавестон стоял перед Элинор. Королевой Красоты турнира он избирал ее в обход своей невесты. Элинор делала, что должна была делать, повязывая вуаль на копье победителя.
— Храбрый рыцарь. Ты оказал мне великую честь, и я была бы самым ничтожным созданием, если бы отказалась признать твою храбрость и доблесть. — Она говорила ясно и четко. — Что же касается того, о ком вы хлопочете, я ничего не обещала и никогда не пообещаю.
— Так ли это? — лукаво поинтересовался Гавестон. Сказано было тихо, но Элинор испугалась, что слышали все и даже Хьюго, которого уже не было на поле.
Она оставила вопрос без внимания, словно и не расслышала. Подождав, насколько позволяли приличия, Элинор нарушила свою клятву и вновь отправилась в рыцарский лагерь к мужу.
Лекарь только закончил осмотр ее мужа. Отрадно было узнать, что падение, насколько то возможно, оказалось удачным – кости целы, и на следующий день пациент вполне может отомстить своему обидчику. От Элинор не укрылся беглый взгляд, брошенный врачевателем сначала на следы укуса на плече сэра Диспенсера, а потом на его обеспокоенную супругу. Лекарь поклонился Элинор и вместе с мальчиком-помощником поспешил покинуть шатер, оставляя Элинор и Хьюго наедине.
— Зачем вы меня позорите?
Горло Элинор сжал спазм. Она надеялась предоставить Хьюго доводы относительно своей верности до того, как он узнает нечто большее, и ей придется объясняться. Нужно было что-то делать.
— Вы сами приказали мне быть здесь после турнира?
«Еще он говорил, что я должна его поблагодарить за Королеву Красоты. Если он решит, что я настолько глупа, что решила над ним посмеяться?» Идея защищаться покорностью уже не казалась ей хорошей.
— И вы притащили этого шарлатана?
Обида Хьюго стала для Элинор благой вестью. Если бы на его месте был ее брат Гилберт, то она бы начала его тормошить и дразнить, что такой взрослый мальчик боится прослыть неженкой. А так, она только невинно опустила глаза и пожала плечами.
— Я беспокоилась о вас, муж мой.
— Вам нечего здесь делать.
— А как же то, что мы здесь делали накануне?
Элинор попыталась справиться с завязкой на платье. Она впервые раздевалась без посторонней помощи, а то, что она делала это в присутствии мужчины, чтобы предложить себя, ловкости не добавляло.
— Не трудитесь, - строго сказал Хьюго.
— Как скажете.
Она могла бы сердиться, что ее отвергли, она могла бы радоваться, что избежала супружеской близости, но, видя прищур Хьюго, она понимала, что тот что-то задумал. Элинор развернулась, чтобы уйти, но Хьюго не составило труда ее догнать и толкнуть по направлению к кровати.
— Нет времени на ваши тряпки.
Элинор ожидала, что окажется лежащей на спине, но Хьюго увлек их обоих так, что он сам лежал подобным образом, а Элинор восседала на нем сверху. Задрав ее юбки, Хьюго вовсю орудовал пальцами между ее ног, пока там не появилась влага. Примерной ученице Элинор легкими манипуляциями удалось привести его член в боевую готовность.
— Пора найти моему мечу достойные ножны, — Хьюго отвел ее руку.
— Что?
— Вы же любите все контролировать…
Он приподнял ее над собой, удерживая за бедра.
Если бы Элинор могла объяснить, почему в такие моменты она теряет осторожность, почему не просто смиренно принимает, а позволяет увлечь себя в греховную пляску. Даже памятуя прошлый неприятный опыт, она не особо сопротивлялась, когда муж насадил ее на себя, когда приподнял, а потом снова опустил, подсказывая, как действовать. Это все еще было больно. Не так нетерпимо, как в первый раз, но все же больно. К такой боли она могла бы со временем привыкнуть, но дело было не в этом. До того, как войти в шатер, она готова была к страданиям, повторяя, что боль – часть господнего замысла, призванного отвратить женщину от греха и доказать первенство над нею мужа. Сейчас же она ерзала вверх и вниз не потому, что так приказал ей муж. Ее тело каким-то чудным образом само знало, что делать. Когда Хьюго на исходе тесно прижал ее к себе и закричал, она, выгнув спину, вскрикнула вместе с ним, принимая его семя.
Когда Хьюго вышел из нее и, потянув вниз, уложил рядом, вместо облегчения она ощутила странную незавершенность, тягость даже большую, чем ту, от которой мучилась в одинокие ночи после их ссоры.
— Хорошо, что вы не пали духом, — сказала она, чтобы отвлечься.
— Даже если бы все случилось наоборот — победа не была бы настолько блистательной, —неожиданно спокойно ответил Хьюго.
— Что вы имеете в виду? — Элинор насторожилась.
— Соперник был измотан. Мои противники до этого были слабы, так что сбросить их не стоило усилий.
— Это случай. Вы не можете винить себя в этом. Соперников рыцарям выбирает жребий.
— Жребий, — хмыкнул Хьюго. — Но за этим жребием может стоять некто, кто подскажет судьбе правильное распределение.
— Благородные лицедеи, — вздохнула Элинор.
— Скорее игроки. Вот вы на чьей стороне?
Название: Три весны. Начало
Автор: Roksan de Clare
Бета: Julie de Miraval; Kage Tsukiyama
Исторический период: 1306-1308 года
Размер: макси
Пейринг/Персонажи: Хьюго ле Диспенсер / Элинор де Клер, Эдуард Карнарвонский (Эдуард II) / Элинор де Клер (леди Диспенсер)
Категория: джен, гет
Жанр: общий
Рейтинг: R
Краткое содержание: Элинор (Айленора) де Клер — интереснейшая женщина своей эпохи. Ее жизнь достойна романа, а не просто упоминания в романах эпохи. Кто она: охотница или жертва, карьеристка или жена предателя? Разобраться, кажется, уже сложно. Но можно взглянуть на все события совсем с другой стороны.

— Когда похороны? — спросила Элинор у посланника.
— За день до своей смерти король успел переговорить со своим сыном, нашим новым королем, и в присутствии графа Линкольна и Уорика, милордов Эймера де Валенса и Роберта Клиффорда огласил свою волю, — отрапортовал тот, после долгого пути благодарно принимая короткий отдых в Речном. — Он пожелал, чтобы сердце его было отправлено в Святую землю, а кости вытравили и возили с английским войском до окончательной победой над шотландцами.
— В этом весь он. Даже после смерти желает быть во главе.
Завещание деда показалось Элинор хоть и романтичным, но благородным и прекрасным, достойным великого короля.
— Долго ему придется кататься непогребенным.
Злой, жестокий Хьюго, не имеющий и капли святого почтения к суверену. Если бы его в этот миг поразила небесная молния, то Элинор ничуть ни удивилась бы.
— Почему вы так говорите? Вы не верите в нашу победу?
— Я не особо верю, что Нед Карнарвон будет также рьяно воевать с Брюсом, как и его отец.
— Не приходите ко мне вечером.
— Что?
На самом деле, Элинор не собиралась мстить мужу, отказывая ему в их еженощных шалостях. Хотя после его крамольных слов у нее не получилось сказать это мягко и объяснить, что на самом деле ей бы хотелось просто поговорить об усопшем деде, а Хьюго сентиментальные беседы со слезами раздражали неимоверно. К тому же ей казалось кощунством развлекаться и получать удовольствие в дни всеобщей печали. Но она ничего такого не сказала, поскольку была зла.
К ее удивлению, Хьюго согласился и дал ей несколько дней прийти в себя. Правда, по истечении назначенного срока ей снова пришлось ему отказать в месте на своем ложе. Так совпало, что она оказалась нечистой на это время. И «наставления» от мужа пришлось снова отложить.
Зато она придумала, как можно так разрешить их спор, чтобы каждый остался в выигрыше. Если Хьюго давал слово ее деду не трогать ее два года, если только она сама не уступит, то со смертью последнего клятва теряла смысл.
Если лично донести такой вариант решения затянувшегося противостояния, то для Элинор все будет больше похоже на капитуляцию. Потому возникла необходимость в посредниках – двух особах, которые в курсе секретов обеих сторон и которым можно довериться в полной мере. Условия тайного договора будут просты – сопротивление Элинор будет незначительным, таким, чтобы не пострадало ее достоинство, Хьюго же при этом сохранит честное и благородное лицо. Все должно случиться в эту ночь, иначе решимость ее испарится. Элинор подбирала слова, которыми передаст предложение первой посланнице, когда в одном из залов замка столкнулась с кое-чем возмутительным и даже мерзким.
Речной замок был не столь велик, чтобы прятаться где-то долго, но и не стол мал, чтобы не сыскать укромное место на краткое время. Больше того, только блаженная в своей простоте особа не поняла бы, что весь жестокий спектакль затеивался ради определенного зрителя. Все в замке знали, что в этом зале в определенное время хозяйка обосновывается за вышивкой. Хьюго тоже.
Ее приспособления для вышивки, коробочки с нитями и иглами, канва и пяльцы безжалостно сбросили на пол. Вместо них на столе была разложена Дженни с задранными юбками и спущенным верхом платья так, что обнажалась грудь, а руки по локоть оказались скованны и прижаты к телу лифом. Над ней с самодовольным выражением лица трудился Хьюго, совершая то, на что он так пока и не решился с женой. Заметив вошедших, он не остановился и не оставил жертву, а только, приподняв Дженни за ягодицы тесно прижимая ее к себе, закинув голову так, что резким углом выступило адамово яблоко, достиг главной цели соития.
— Возвращайся к своим обязанностям перед госпожой, — бросил Хьюго Дженни, приводя себя в порядок.
Та, сидя на самом краю столика, глубоко дыша ртом и растирая по бедрам кровь и мужское семя, вдруг дернулась и сползла на колени к разбросанному рукоделию, а потом, сведя на груди платье, не выпуская его, заскулила как побитая собака.
— В следующий раз будет лучше, — Хьюго уже уходил и сказал это сомнительное утешение, даже не обернувшись.
— Замолчи!
Дженни замолчала. Теперь она, стоя на коленях, не произнося ни звука, просто раскачивалась взад и вперед. Элинор выскочила из зала. Ей просто хотелось быть подальше от всего этого. Бежать неизвестно куда.
— Подождите, — Мария, последовавшая за нею, схватила ее за руку. — Ничего ужасающего не произошло. Ведь все в своем хозяйстве. И девушка невиновна. Да и кто она такая?
«Просто Дженни», — промелькнуло в голове.
Дженни стояла в сторонке с тем же видом побитой собаки. В детстве за проказы Элинор Дженни часто секли, а ее саму заставляли смотреть, чтобы в полной мере прочувствовала вину. Потом Дженни хмурилась, но говорила, что все это ничего такого, что нельзя перенести. Это означало, что и вина Элинор не настолько тяжела. Не то, что теперь.
Дженни не виновата. Хьюго наказывал свою жену через служанку. Но кто такая Дженни? Просто дворовая девка? Почему же тогда ей так больно, как будто эти двое впились в ее сердце? Вина на ней?
Хьюго говорил, что не допустит в своем хозяйстве бабьего царства. А еще он говорил?
— Приструните вашу девку. Я не позволю ей так изматывать своего человека.
— Как вы можете такое говорить. Я бы сама не позволила блуд. Не по-божески плодить бастардов среди челяди. В своей Дженни я уверенна, но если ваш Най позволит насилие, обещайте его наказать.
Хьюго злился, Элинор ощущала себя мудрым тактиком. Что дурного в том, если человек Хьюго будет также предан и ей?
Да, после того, как она раскрыла секрет Дженни и Ная, Элинор дарила служанке безделушки, которые делают женщину в глазах мужчины привлекательней, и краски, чтобы щечки были розовыми, а губки пухлыми. Но богобоязненная Дженни с восторгом все это принимала. Так в чем же вина Элинор, что дальше поцелуев дело у влюбленных не зашло?
— Леди Элинор.
Дженни наконец-то подала голос.
— Убирайся! — только после своего хриплого крика Элинор вспомнила, что благородная женщина должна быть спокойной и рассудительной. — Иди на свое место и не показывайся мне и милорду на глаза до вечера.
О том, чтобы спокойно заняться вышивкой, уже не было и речи. Ей необходим был совет. Конечно, Элинор предпочла бы поговорить с отцом Мартином, но и замковый священник отец Поллио вполне для этого подходил.
Фрески маленькой замковой капеллы Элинор видела уже тысячи раз. Ничто не изменилось в сцене путешествия Ионы в чреве кита. Но именно за внимательным ее изучением и застал Элинор отец Поллио. Он усадил ее на деревянную скамью перед алтарем, чтобы расспросить, что привело сюда молодую госпожу. Элинор постаралась рассказать все обстоятельно, без излишних чувств, которые мешают посмотреть на ситуацию отстраненно.
— Что ж. Если вы желаете блага этой девушке, то необходимо как можно скорее выдать ее замуж. Иначе даже ваше покровительство может ее не спасти.
— Я понимаю, — вздохнула Элинор.
— Но вы еще не понимаете, чем это может грозить вам, - продолжал отец Поллио наставительно.
— Тем, что мой муж обрюхатит всех окрестных женщин?
Можно было догадаться, что святой отец — незаметный мужчина с лицом мученика и удивительно низким приятным голосом — обязательно переведет разговор на тему греховности ночных утех молодых хозяев. Как исповедник, он знал, что по ночам происходит в спальне Элинор, и, конечно же, это не одобрял, но устал наставлять непутевых молодых, решив, что место в аду им обеспечено.
— Тем, что однажды он может найти достойную женщину и, руководствуясь корыстью или страстью, оставит вас.
— Не посмеет! Наш брак устроен королем и освящен церковью.
Странно, раньше она гораздо равнодушнее восприняла бы мысль о разводе. Просто не задумывалась о таком. Она смирилась, но не желала этого брака. Теперь же даже сама мысль о подобном предательстве вызывала ее гнев. Коварный, несносный Хьюго. Ему все-таки удалось ее привязать к себе.
— В глазах церкви, дитя мое, ваш брак— пустая формальность. Он не был реализован, а значит, может считаться несостоявшимся.
— Вы что-то знаете? — Элинор схватила отца Поллио за руку.
— Нет. Ни о чем таком он даже не мыслит. Но это пока. И виновны в этом будете только вы.
«Он тоже считает меня причиной всех смертных грехов», — ворчала про себя Элинор, частично признавая правоту отца Поллио. Выйдя из капеллы, она остановила девочку служанку — шуструю особу со вздернутым носиком и хитринкой в глазах. Она что-то живо доказывала старшей подруге, но при виде хозяйки разом смолкла. Даже если маленькая сплетница и обсуждала хозяев, то теперь совсем не была испугана, потому Элинор отбросила желание излить свое раздражение на девчонку.
— Возьмешь с кухни кусок сыра и хлеба, а также вина. Скажешь, я велела. Отнесешь в мою комнату для Дженни. И проследи, чтобы она поела.
— Да, миледи.
Девочка живо побежала выполнять поручение, а Элинор вспомнила о своих обязанностях. Отец Поллио советовал не упрекать мужа и вести себя так, как будто ничего не произошло. Слышал ли его совет Хьюго, но за обедом он так и делал. Он даже обменялся с женой парой обычных вежливых реплик. Вот и все.
Дженни как обычно готовила хозяйку ко сну. Как будто ничего не произошло. Когда она расчесывала Элинор волосы, та наконец-то спросила:
— И что ты обо всем этом думаешь?
— Я не желала.
Голос Дженни дрогнул.
— Мой муж тоже. Но это тяжкая обязанность сеньора по отношению к своей подданной, которая выходит замуж.
Элинор услышала, как звякнул упущенный Дженни гребень.
— Вы собираетесь выдать меня замуж? За Тома?
— Не за Тома. Не думай, что тебе так повезет.
Заснуть не удавалось. Она не то что согреться не могла, ее трясло даже не от холода, а от воспоминаний миновавшего дня, всплывавших перед глазами, как только опускались веки. Хорошо, что Хьюго не пришел сегодня в ее комнату. Кто знает, что она могла бы натворить. Умом понимала, что отец Поллио прав и ей нужно смириться, но сердце отвергало такую правду.
— Леди Элинор.
Полог балдахина отодвинулся, и Дженни скользнула в ее постель, обнимая хозяйку. Стоило ее отослать, но она была такая теплая и уютная. И она не держала зла. Можно было представить, что этого дня не было, и оставить все как есть.
— Девушка, которая приносила тебе еду…
— Ава?
— Ава. Научишь ее всему, что знаешь.
— Вы меня отсылаете?
— Ночи будешь проводить в жесткой постели мужа, а не на моих перинах, — бормотала полусонно Элинор.
Следующим днем ей предстоял серьезный разговор. От слова этого человека зависело не только доброе имя Дженни, но и авторитет Элинор как хозяйки.
Не сеньор и даже не рыцарь. Не стоил он таких волнений. Элинор старалась ободрить себя именно этим.
— Приданое за Дженни небольшое. Она немного знает грамоту и счет. Я сама ее учила. «Рассмеяться в лицо он не посмеет. Все-таки я жена его хозяина. Его госпожа. Но ответить что-то едкое, например, об изношенном товаре, вполне так сможет. С него будет», — Элинор, как могла, подавляла беспокойство, чтобы оно не вырвалось в жесте или в слове наружу.
— Вы сделаете меня самым счастливым человеком.
— Если же ты не считаешь это за достоинство, то скажу, что Дженни скромна и работяща. Служите честно и ни в чем не будете знать достатка.
— Я согласен. Я желаю взять в жены эту девушку.
Нет. Ей не послышалось. И не показалось. Стюарт Хьюго Валлиец Най с нежностью смотрел на бледную, чуть ли не ломающую себе пальцы в молитвенном жесте Дженни.
— Вот и хорошо. Теперь возвращайся к своим обязанностям перед господином.
Элинор не удержалась и произнесла последнее с тем же выражением, что недавно слышала от Хьюго по отношению к Дженни. Най ушел, а Дженни принялась целовать ей руки.
— Миледи… Миледи…
— Оставь уже, — Элинор вырвала из ладоней Дженни свою.
— Милорд Хьюго? Он может не позволить, — вдруг забеспокоилась Дженни.
— Это не твое дело. Не забывай, что пока Табот не подготовит бумаги, ты все еще принадлежишь мне.
В том, что Хьюго некуда деться, Элинор была уверенна. Если он ценил своего стюарта, то должен был смириться с действиями Элинор. Хьюго был загнан в угол, а он это ой как не любил. Чем это обернется для Элинор, можно было только предположить.
Несомненно, Хьюго быстро узнал о деле, которое провернула Элинор. Най спросил его разрешения и получил согласие. Ава прошла испытание стать ушами и глазами Элинор, доложив, что на тренировке хозяин был слишком яростен и в щепки расколотил мечом тренировочный столб. С Элинор же он продолжал вести себя как обычно. Хотя скорее был сдержан, чем любезен. Он молчал о своем мнении насчет женитьбы Ная и Дженни, но молчание и затишье для Элинор было хуже открытых возражений. Потому она предложила партию в шахматы. Он не отказался. Она не выдержала и завела разговор: не желает ли он чем-либо одарить своего стюарта ради предстоящего события.
— Вы все-таки устроили все по-своему. А не слишком ли велики для вас эти куклы? — Хьюго сделал ход слоном и забрал коня Элинор. Он не замечал, упоенный маленькой победой, что его королева оказалась под угрозой. В другой момент Элинор сделала бы вид, что упустила такую возможность, но в этот раз ей нужна была безоговорочная победа.
— В самый раз. Зато ваш Валлиец теперь не будет томиться любовной страстью.
— Когда наваждение пройдет, и он оглянется, кто рядом с ним, то пожалеет, но будет поздно. Слишком ловко вы его опутали.
«Попался», — мысленное восклицание относилось совсем не к Валлийцу Наю. Очень медленно, делая вид, что сомневается, даже один раз одернув руку, Элинор сделала ход.
— Признаю, что ваш Най преисполнен достоинств, но и Дженни хорошая девушка.
— Из всех достоинству которой только милое личико и широкие бедра. Она принесет ему тьму выплодков, которых необходимо будет куда-то пристроить. Вместо того чтобы поднять наверх, жена названного брата будет тянуть его вниз. Шах.
От гнева у Элинор даже искры перед глазами засверкали. Хьюго готовил ей ловушку. Угроза королеве была мнимой. И его пренебрежительные слова о Дженни. Нрав огненных де Клеров вырвался наружу.
— Вы же им завидуете! У вас такой возможности не было. Вам нашли высокородную девицу, чтобы добавить благородства. Остальное неважно. Как и то, что сама девица об этом думает.
Доска с шахматами с грохотом слетела на пол. Элинор испуганно замолчала. Сказанное ею было ни от души, ни от сердца и ни от головы. Гнев говорил вместо нее, но случилось непоправимое.
— Теперь я знаю, что она об этом думает.
Хьюго резко встал, отшвырнув стул так, что тот отлетел на несколько шагов.
Ее муж ушел. Элинор осталась одна в зале. Гнев покидал ее, оставляя слабость и маленькую надежду, что раз Хьюго не сказал «мат», игра не проиграна. Однажды он уже пришел в ее комнату, когда его не ждали. Теперь же он был желанным гостем. Элинор же со своей стороны доказала бы, насколько она покорна и как его ценит. Однако ночь проходила за ночью, лето было почти на исходе, после Праздника урожая место Дженни на циновке должна была занять Ава, а на своем ложе Элинор все также была одна.
— Может, не стоило все это затевать? Я бы осталась при вас. Добром это может не кончиться, —запричитала Дженни на вопрос хозяйки, почему ей не спится.
— Тебе-то что беспокоится? Дело сделано, — ворчала Элинор. Она теряла все — последнюю связь с отчим домом. Свою Дженни она отдавала какому-то мужлану, а взамен в отношениях с мужем они стали настолько чужими, как не были и до свадьбы. Хьюго, как мог, избегал ее, и если была возможность не пересечься, то он ее использовал. Элинор опасалась, что это не просто безразличие, как было раньше, а ненависть. И все из-за ее несдержанного языка.
— Если у меня будут дочери, то мужья могут оставить их, забрав приданое только из-за того, кем я была, - продолжала испуганным шепотом Дженни, прерывая грустные размышления хозяйки.
Вот тут Элинор не выдержала. Ей долго не удавалось остановить смех и успокоиться. Начиная поучения для слишком предусмотрительной служанки, Элинор вновь прыскала в ладонь и дальше каталась по кровати в приступе хохота.
— Вы сначала родите девочек, соберите им приданое и найдите им мужей. А как быть, если они сбегут, потом подумаем.
Кто напугал таким будущим Дженни, догадаться было несложно. Кастелян замка Табот оказался недоволен исходом событий со служанкой. Он усиленно внушал хозяйке, что лучшей партии для Дженни, чем помощник повара, сын пекарши Уны, Том — не найти. Впрочем, Элинор давно догадалась, что такое протежирование неслучайно, как и то, за что Уне досталась пекарня. Юного Тома следовало окрестить не Томом, в честь нерасторопного и угрюмого мужа Уны мясника Тома, а Таботом. Элинор пообещала устроить судьбу поваренка, но Дженни — не его пирожок. На этом разговор с кастеляном был закончен.
- Вот вы смеетесь. Но кто он, а кто я. Просто Дженни.
Элинор приподнялась на локте.
— Моя леди-мать говорила: «Нет ничего постыдного в том, что благородный человек возьмет в жены бедную женщину с дурным происхождением».
— Как и нет ничего постыдного, если благородная женщина подобнейшим образом выведет в свет обходительного низкородного юнца.
В сторону циновки Дженни полетела подушка.
— Стоит добавить в твое приданное еще несколько монеток. Может, тогда Най не будет жаловаться на такой возмутительный недостаток — ему достанется малобитая жена.
Хоть Хьюго и построил для своей жены купальню, как и обещал, и устроил место на берегу реки, где она могла охладиться в летний зной, впервые за лето Элинор решилась спуститься по тайному ходу к своему заветному месту. Дженни опасалась неприятностей, а Элинор надеялась, что святой Валентин подскажет Хьюго спуститься, чтобы наказать супругу за непослушание. Но либо святой спал, либо Хьюго оказался глух, но в их путешествии им никто не помешал. Элинор приказала Дженни оторвать край от своей рубахи и обвязать ветку того куста, где почти год назад прятался Хьюго, наблюдая за купальщицей.
Хьюго не увидел или не пожелал видеть знак. Следующей ночью она снова плавала одна. Августовские воды были прохладны, и походы Элинор закончились неприятностью для нее самой — легкой нежитью.
Так просто сдаваться Элинор не собиралась. Воспользовавшись недомоганием, она возвела его в ранг смертельной хвори: лежала в постели с видом умирающей, стонала и вздыхала. Хьюго прислал лекаря, но сам не явился. «Излечившись», Элинор приказала удивленному повару обильно посолить все блюда, даже сладкое.
Хьюго отставлял одно яство за другим и все запивал вином сверх меры, но ни словом не упрекнул никчемную жену. План Элинор работал совсем не так, как она задумывала, но все складывалось как нельзя лучше. Когда-то именно вино привело Хьюго в ее постель. Теперь же оно поможет разбить возведенную между ними стену.
— Если бы меня похитили разбойники, как быстро вы отправились меня спасать? — начала она полушутливый разговор.
— Зачем? Я бы был благодарен добрым людям, что избавили меня от обузы.
Настоящий еж — злой и колючий, но он уже говорит, а значит, первый камень упал.
— Я благодарна вам, муж мой.
— За что это? Сами желали бы от меня избавиться?
Хьюго хмелел и терял бдительность. Хотя торжествовать было еще рано.
— Турнир во Франции. Вы предпочли меня. Я глупа была, когда не ценила ваше отношение.
Элинор, якобы смущаясь, специально отвернулась так, чтобы Хьюго открывалась часть ее лица, когда она, как утверждали, была особенно хороша.
— Не льстите себе. Это не из-за вас.
— А из-за кого?
«Помолчи и слушай», — упрекнула она себя.
— Из-за Уигморта.
— Уигморта? Сэра Роджера Мортимера?
Элинор помнила обходительного молодого человека, который пытался ухаживать за ней на Фестивале лебедей и с которым, кажется, у Хьюго была стычка накануне их посвящения. Но какое отношение он имеет к их браку и побегу горячих юнцов на турнир?
— Если бы мы оказались на одном корабле, то один из нас оказался бы за бортом. А я не желаю терять свободу из-за этой сволочи.
— Его здесь нет, а вы рядом. И если вы голодны, то одна неразумная перепелка уже готова прыгнуть в силки.
Хьюго неприлично хмыкнул. Элинор укоризненно взглянула на мужа. Вино переставало быть другом. И она не подозревала, насколько хмельной напиток может быть коварным. В ту ночь Хьюго в ее комнату так и не пришел. Утром оказалось, что его сразила похмельная хворь, но жену к себе он так и не допустил.
Больше попыток обратить на себя внимание она не предпринимала. В конце концов, она не щенок, которого погладили, забыли, а он все ластится. Сдерживать себя было сложно. Коварный Хьюго приручил ее к греховным ласкам, и иногда она чувствовала такое томление, что, забыв гордость, пыталась сама себя приласкать. Хуже было другое. Ее сердце болело. Что если Хьюго дарит свое внимание другой женщине? Она просила Дженни и Аву докладывать, если такое случится в ее доме, обещая, что женщине не стоит опасаться наказания. Ничего. В своем доме Хьюго сохранял ей верность. Но были еще его отъезды. Сложно поверить, что какая-то женщина силой или за монетку, за обещание или просто за красивое лицо откажется разделить ложе с молодым приятным рыцарем. Хуже наказание, чем такая неизвестность, придумать было сложно. Элинор казалось, что еще немного, и она сойдет с ума, преклонит колени с покаянием и предложит себя, или же заболеет и умрет от отчаяния, но ее спас гонец с приглашением на свадьбу младшей сестры Маргариты.
Торжество обещало быть великолепным, если известие о нем пришло за месяц. Заботы о нарядах и о будущем празднике позволили Элинор отвлечься от мыслей о жестоком муже.
***
— А леди Алиса тоскует запертая и забытая где-то в Йоркшире.
Маргарита взмахнула у лица кружевным платочком с вышитым на нем золотыми нитками сердечком, словно в октябре ей вдруг начала досаждать назойливая мошка.
— Вот как.
Элинор была слегка озадачена: один раз она уже чуть не попала в неловкое положение, когда сказала, что супруга графа Ланкастера мила, но так смущена, словно первый раз на людях. «Конечно. Это недельная жена», - шепнула ей на ухо Маргарита, а позже, когда они остались одни, чтобы по-сестрински поболтать, а проще сказать, посплетничать, прояснила, что никакая это не Алиса де Ласи, настоящая жена Томаса Ланкастера, а его очередная любовница. Может, девица и дочь какого-то обедневшего рыцаря, но, может быть, что совсем возмутительно, и жена торговца.
— Даму просто преследуют несчастья. Да всю семью словно прокляли. Один брат утонул в колодце, другой упал с парапета и не оправился от ран. После них с таким наследством Алиса могла рассчитывать даже на принца. — Маргарита снова обмахнулась платочком, отгоняя невидимых насекомых.
—Племянник короля — тоже неплохо.
Мельтешение возле лица белой тряпицы Элинор знатно надоело, и она пыталась не наговорить сестрице колкостей, иначе та восприняла бы это как зависть к ее успеху.
— Конечно. Не стар. Успешен. Только Алиса ему не по душе. Еще спрыгнет от тоски с башни, и уплывет от Борова Линкольн.
— Борова? — Элинор нахмурилась. — Ты бы поостереглась бросаться такими словами, сестричка. Услышит тебя твой жених, сам запрет тебя в башне подальше от людей.
Маргарита фыркнула, как кошка, и жеманно потянулась, опираясь ладошкой о край стола.
— Я сказала это только тебе, сестричка. И так говорит мой милый жених. Томас Ланкастер, может, нам и родственник, но он показал непочтение, явившись на свадьбу своей кузины с любовницей. Ты должна быть на моей стороне и стороне моего мужа. Ешь груши, сестричка.
На столике стояла тарелка с сочными грушами, а по обе стороны, рядом с каждой из сестер, два странных предмета – маленькие серебряные палочки, чуть расширяющиеся у основания и расходящиеся на тонкие лучики. Зная Маргариту, можно было только представить, какую ловушку она может вырыть. Груши выглядели аппетитно, но Элинор не торопилась приступить к трапезе.
— Благодарю.
— Угощайся.
Маргарита нанизала на палочку одну из груш и отправила ее ко рту, откусывая кусочек. Что-то такое в отношении странного предмета Элинор и предполагала, потому последовала ее примеру.
— Так удобно. И пальцы соком не пачкаются, — не удержалась она.
— Подарок Перро, — улыбнулась Маргарита. — А что твой муж?
— В добром здравии, — проворчала Элинор.
Если Маргарита и хотела бы пнуть сестру побольнее, то ей даже не стоило напрягаться. Хьюго сам поставил Элинор в такое положение, когда ей приходилось оправдываться и что-то придумывать, чтобы не потерять лицо. Он принял те средства, что выделил король Эдуард на их поездку, но категорически отказался жить в Уоллингфордском замке вместе с Элинор.
— У нас будут лучшие покои, — пыталась увещевать она мужа, делая акцент на слове «нас».
— Я очень рад за вас, ноне желаю, чтобы меня попрекали тем, что я живу за ваш счет, — ответил Хьюго и снял комнату в городе.
В замке дни проходили в играх и пирах, и можно было только радоваться, если бы не противные мысли, как коротает свой досуг Хьюго вдали от нее. После смерти матери Элинор — старшая женщина в семье. Она должна быть рядом с сестрой. Это она пыталась втолковать Хьюго. «Это ваше право. Разве я вас держу?» — сказал Хьюго. Она не напомнила про право жены следовать за мужем, но и муж, если того требует долг второй половины, должен смирить гонор и последовать за женой. Ей страшно было даже подумать об этом, но ее брак трещал по швам, как плохо скроенная рубаха или же как идеализируемое ею братство, созданное ее дедом для своего наследника из лучших юношей Англии. В довершении всего, некоторых своих обязанностей Элинор предпочла бы избежать.
Более года тому она сама проходила через это. Когда леди-мать и дама Мод рассказывали ей, что на самом деле происходит на супружеском ложе. Теперь через это предстояло пройти Маргарите. Была дама Мод, а вместо матушки теперь была Элинор. Говорила дама Мод, Элинор просто кивала в подтверждение ее слов. К чести Маргариты, она не была так испугана, как была в свое время Элинор. Только потом, схватив сестру за руку, она спросила:
— Это же не настолько мерзко? Правда? Иначе все женщины закрылись бы за монастырскими стенами, и род людской прекратился.
— Не беспокойся. Думаю, в ближайшее время ничего не произойдет, а потом ты сама решишь — нужно тебе это или нет.
— Дурной совет, — упрекнула ее дама Мод, когда они покинули спальню Маргариты.
— Вы сами сказали, что следует быть готовой, чтобы с честью все вынести, — отрезала Элинор. Ей еще необходимо было переговорить с братом, чтобы убедиться в своей правоте.
— Ты прочла?
Накануне Гилберт передал Элинор стихи собственного сочинения, чтобы она высказала мнение о его таланте. Стихи были ужасны, но сказать правду означало обидеть Гилберта. Потому Элинор ограничилась полуправдой.
— Если ваша дама любит вас так же, как вы ее, то они ей, безусловно, понравятся.
Гилберт удовлетворенно кивнул.
— Тебя что-то беспокоит?
— Маргарита.
— И что за причина беспокойства?
— Вы ведь попросите сэра Гавестона отложить довершение брака?
— Нет. Я не буду это делать.
— Как так?! — совсем не такого ответа ожидала Элинор. — Но именно это вы сделали в моем случае. Чем же Маргарита хуже?
Гилберт засмеялся, хоть Элинор не видела повода для радости. Ей действительно не нравился Пирс. Она понимала, почему им так восхищается Гилберт, чем очарована Маргарита. Гасконец без роду племени, ловец удачи —Пирс был красив и ироничен, храбр и нагл настолько, чтобы открыто смеяться над своими благородными недругами. Для него, казалось, не существовало препятствий. И даже если такие и возникали, то он сносил их с таким напором, что впору было позавидовать. Ему и завидовали. Пока еще это не вылилось в открытое противостояние, но знаки появлялись. И игнорировать их - либо быть глупцом, либо совсем бесшабашным, как и сам Гавестон. Мало кто из баронов поддерживал лучшего друга короля. Но дело было не только в рыцарях. Маргарита Французская, вдовствующая королева, открыто выражала свое пренебрежение и пыталась наставить на путь истинный заблудшего пасынка. Так, на турнире по традиции отдавать герольдам оружие должны были три женщины — девица, замужняя дама и вдова. Почетные роли первой и второй достались Маргарите де Клер и Элинор. Обязанность третьей дамы Эдуард хотел возложить на вдову своего отца. Маргарита же сослалась на плохое здоровье и вовсе отказалась посещать свадьбу.
— Ты так боялась брачной ночи, что я до сих пор ощущаю твои коготки на руке. Маргарита уже готова и желает быть женой Пирса. К тому же он сам не желает ждать.
— Конечно. Без брака с высокородной девицей титул графа Корнуолла на нем будет плохо держаться.
— Маленькая злюка!
Гилберт ущипнул ее за щеку.
— Ты будешь защищать его, так как он твой друг.
— Да. Но вы с Маргаритой мои сестры. И прежде всего ваше благо.
На какое-то время они замолчали. Трудно было отрицать, что Маргарита была очарована Гавестоном. Она так и льнула к нему, когда он был рядом. Пирс был мил и обходителен, задаривал сестру подарками. И не Элинор было решать, каким он будет мужем. Может, это действительно была зависть? Совсем немного. Беда не в том, что Маргарита будет графиней Корнуолл, а Элинор всего лишь леди Диспенсер. Ведь еще несколько дней, и Маргарита сможет сказать, что кое в чем еще обошла сестру, став женщиной раньше, чем Элинор. Возмутительно! Пожурив себя подобным образом, Элинор решилась задать еще один вопрос.
— А что ты думаешь о моем муже?
— Он из тех людей, кто легко завоевывает как друзей, так и врагов, — не секунды не поколебавшись, сказал Гилберт.
— Как и твой Пирс.
— Возможно.
— Так почему бы тебе не стать другом Хьюго?
— Он добр к тебе?
Гилберт внимательно посмотрел Элинор в глаза.
— Да.
— Тогда почему вы не вместе?
— Я обидела его, и он не может меня простить, — искренне ответила она, пытаясь не отвести взгляд.
— Нет такого проступка, который не простишь любимому человеку. Подумай об этом.
Элинор обещала подумать. И думала всю ночь, а утром приказала заложить карету. Она ехала к Хьюго.
В снимаемом доме ее мужа не оказалось. Элинор осматривала слишком маленькую и скромную комнату гостиницы, где несколько дней жил Хьюго. Простая грубая кровать и сундук— вот и вся мебель. Окошко маленькое и, так как на улице небо было затянуто тучами, комната находилась в полумраке. Хьюго в гостинице не было. Он отбыл в тренировочный лагерь, готовясь к турниру. Герольды уже проверили гербы рыцарей, и щиты участников были вывешены на городской площади.
Элинор с грустью отметила, что щит Хьюго находился почти в самом низу, гораздо ниже, чем герб жениха Маргариты. Но из размещения щитов выяснилось, что его бои были назначены ближе к финалу, а это означало, что Хьюго ценили как искусного бойца. Что вызвало ее удивление, так это то, что ее муж в турнире выступал в команде графа Арундела.
Ненастье разразилось в тот момент, когда она уже была в рыцарском лагере. Элинор уже увидела шатер со знаменем Диспенсеров и спешила к нему, но утоптанная тысячами лошадей и ног земля, обильно окропленная водой, оказалась предательски скользкой.
— Нет!
Только благодаря подскочившей Аве Элинор не оказалась лежащей лицом в грязи, а всего лишь стоящей на коленях. Она подумала, что все могло быть и хуже. Оказалось, не могло.
— Что вы здесь делаете?
Даже не нужно было приподнимать голову. Она узнала его по голосу. Ее муж. Совсем не в таком жалком виде должен был увидеть ее Хьюго.
— Вы мне нужны, — из-за стука зубов не получилось произнести это внятно.
Без лишних слов, Хьюго подхватил ее на руки и опустил на землю только у себя в шатре.
Отяжелевший от воды плащ давил на плечи и ей не удавалось держать их прямо. Элинор обхватила себя руками, чтобы хоть как-то согреться.
— Что стоишь! Раздень госпожу. Или желаешь, чтобы она подхватила лихорадку?
Ава бросилась выполнять приказ господина, а Элинор не стала возражать.
— Теперь позаботься о себе.
Хьюго выпроводил Аву. Элинор он закутал в медвежью шкуру так, что только нос торчал, но все равно она дрожала и даже несколько раз чихнула.
—Я умру и освобожу вас от ненавистного брака, — пожаловалась она.
— Я этого не допущу.
Хьюго начал раздеваться.
— Что вы делаете?
— Уже известный вам способ — желаю вас согреть. — Он развернул ее кокон, чтобы лечь рядом, а потом накрыл шкурой уже их обоих.
— Холодная, как лягушка, — заметил он.
— Вы желали перепелку. Лягушка вам не по нутру?
— Осторожней. Я могу и нарушить обещание.
Способ Хьюго оказался действенным. Элинор согревалась. Она перехватила руку мужа и поднесла ладонь правой руки к губам. Такая знакомая маленькая мозоль у основания указательного пальца. След от длительных тренировок с мечом. Элинор легко поцеловала ее.
— Не нужно нарушать обещание. Я готова капитулировать.
Хьюго говорил, что лучшими одеждами Элинор были те, в которых она появилась на свет, наблюдать их отрада для глаз. Из-за шкуры это было затруднительно, но он нашел способ изучать ее тело – на ощупь. Все было на месте: грудь, живот, бока и бедра. И все это истосковалось по его ласкам. Элинор же внезапно охватила шаловливая детская радость. Ей хотелось целоваться, но не всерьез, а как любящий ребенок, выказывающий свое восхищение. Щеки, лоб, кончик носа Хьюго, ничто не осталось без внимания, кроме его губ. Ей приходилось вертеться, чтобы утвердить свое желание против желания Хьюго завладеть ее губами. Одной рукой, пытаясь схватить ее зад, другую он подложил Элинор под затылок, приподнимая голову, и уже почти добился своего, когда она ловким движением выкрутилась и умудрилась лизнуть ему ухо. Не давая выскользнуть окончательно, Хьюго схватил ее за талию, и они перевернулись так, что Элинор теперь лежала у него на груди. Удобство позы оказалось в том, что спина Элинор и что пониже теперь были полностью доступны Хьюго. И он не преминул этим воспользоваться. Таким способом Хьюго удалось дотянуться пальцами и до тайных складок между ног Элинор. Она восторженно взвизгнула.
— Перепелка совсем разогрета, — коварно улыбнулся Хьюго.
За столько времени эта шутка перестала быть оскорблением, а стало чем-то другим, тайным знаком между ними двумя, который должен раскрыть для Элинор некие секреты и навсегда связать ее с этим человеком. Она знала что ответить.
Элинор деланно обиженно прикусила нижнюю губу, одновременно увлажняя ее так, чтобы губы казались ярче и пухлее.
— Как же так? Ее не съели и не нанизали на шампур.
— Берегитесь, — оскалился Хьюго.
— Раз такова судьба всех несчастных перепелок…
— Желаете все видеть?
Элинор кивнула.
Хьюго скинул с них шкуру и снова уложил Элинор на спину, разведя широко ее согнутые в коленях ноги.
Конечно, она желала это видеть — момент, важный для каждой девушки. Момент, который никогда не повторится. Но, наблюдая приготовления Хьюго, ей почему-то пришла в голову совсем нелепая мысль. Пусть она никогда и не переживала осаду крепостей, но это было нечто подобное: она – непреодолимая твердыня, ее муж – упорное воинство, что есть силы пытающееся заполучить сокровище, хранящееся в ее недрах. Штурм был долгим и изнурительным, но храбрецы уже подобрались к воротам и готовят таран. Орудие пока только примеряют для решающего удара, но еще несколько мгновений, и схватка начнется.
Самой себе признаться было можно, что даже после всего она чувствовала страх. Именно потому в ее мыслях не могло уложиться то, чем они сейчас занимались, с высокими отношениями Прекрасной Дамы и ее рыцаря. Ей хорошо с Хьюго, она желает принадлежать ему полностью, но если бы сейчас была возможность сбежать, не потеряв лица, то она бы этим воспользовалась. Хотя бы просто свести ноги. Она пискнула и попробовала это сделать, когда Хьюго чуть сильнее надавил своим «тараном» на ее пока еще закрытый вход. Ее муж вернул ее обратно. Даже больше, подхватив под коленки, он прижал ее ноги к груди так, что теперь Элинор стала совсем открыта и доступна.
Если она крепость, то крепости не сбегают — пыталась успокоить и отвлечь себя Элинор. Это как если бы величественный Уоллингфордский замок вдруг поднялся на ноги и сбежал, не желая быть обителью графа Корнуолла. Люди бы непонимающе глазели и расступались, а Гавестон и Маргарита бежали вслед, пытаясь вернуть непокорного к его основанию.
Элинор немного пошевелила ногой и вдруг засмеялась. Так не вовремя и не к месту. Хьюго взглянул на нее с укором, а она уже открыла рот, чтобы пояснить все, рассказать о штурме замка, ему бы понравилось. И вдруг боль, которую невозможно вынести. Она закричала, попыталась сбросить того, кто разрывал ее тело на части. Но Хьюго навалился на нее всем весом, глухой к ее мольбам. На какой-то момент он подался назад, почти вытащив член из ее тела, но Элинор не успела воспользоваться передышкой. И следующее проникновение стало настолько глубоким, что казалось еще чуть-чуть, и она будет пронизана насквозь. Смертельно раненые звери огрызаются так, что могут нанести непоправимый вред охотнику. Элинор впилась зубами в плечо Хьюго. И снова разрывающий, болезненный толчок.
Привкус крови во рту не стал панацеей, но она вдруг смирилась, сдалась, перестала бороться, но не притихла. Когда-нибудь пытка должна была закончиться. И когда Хьюго встал с нее, Элинор отвернулась от него спиной, поджала колени почти к подбородку и обхватила их руками.
Неудобное положение, но она не знала, сколько действительно так пролежала. Хьюго развернул ее и, как безвольную куклу, усадил на край ложа, заставив вновь раздвинуть ноги. Он был полностью одет, рядом с ним стояла чаша для омовения рук, и, смочив полотенце, он начал очищать ее бедра. Элинор сидела неподвижно до тех пор, пока Хьюго не попытался пальцами проверить качество своей работы. Вот тогда она ожила, разозлилась и, откинувшись назад, что есть силы брыкнула его пяткой в плечо.
— Осторожней! Вы и так его сегодня достаточно повредили. Еще немного, и турнир можно пропустить. И что бы вы тогда сказали про утерянные возможности?
— Вы причинили мне смертельную боль.
— От потери невинности еще ни одна женщина не умирала, — равнодушно ответил Хьюго, усаживая Элинор в прежнюю позу и продолжая свою работу. — И, помнится, до этого вы смеялись. С чего бы это?
— Не имеет значения, — равнодушно ответила Элинор.
— Помнится, условием нашего договора было ваше послушание.
Элинор отвернулась и зло пробормотала:
—Что желаете?
— Сейчас одевайтесь и уезжайте. Ваша одежда высохла. Я позову вашу девушку. Завтра после турнира вы приедете вновь сюда и докажете покорность и благодарность.
Он использовал ее, а теперь решил совсем уничтожить?! Иначе как назвать то, что сначала муж ее выгоняет, а потом приказывает явиться вновь.
— Благодарность? За что?
— Пустяк. За то, что на турнире я сделаю вас Королевой Любви.
«Скорее небо Господне ударится о земную твердь, а белокрылые ангелы пойдут рука об руку с грешными смертными, чем нога моя ступит на это проклятое место еще раз», - поклялась себе Элинор, покидая негостеприимный шатер.
— Какая красотка! — воскликнул вихрастый мальчишка в одежде пажа со знаками Диспенсеров.
Забыв о присущей благородной леди сдержанности, Элинор пообещала оторвать ему уши.
— Что ты должен сейчас делать, Джон? — прикрикнул на него Хьюго.
— Полировать вашу кольчугу, сир, — быстро, но с неким недовольством отрапортовал мальчишка и поспешил скрыться с глаз.
Хьюго позаботился о паланкине для нее и оставил, только когда она оказалась внутри. Следовало поблагодарить его и благословить на удачу, но Элинор смолчала. Слишком поздно она поняла, в какую ловушку сама себя загнала. Может, шатер и скрыл их с Хьюго от любопытных глаз, но чужие уши не прикроешь. Стены шатра — не стены замка. И, похоже, всему лагерю стало известно, что происходило у молодого Диспенсера. Кого винить, если она сама пришла и сама бесстыдно просила мужа осуществить его право? Хотя Хьюго мог бы ее остановить, предупредить, предостеречь, ведь в этом состоит одна из обязанностей мужа. Он же ни словом, ни жестом не предостерег ее от позора. Мужчины мудрее слабых капризных женщин? Женщина — источник лжи, греха и коварства? Как бы не так. Мужчины — лживые, похотливые создания, кичащиеся своими победами. С каким довольным видом выпроваживал ее Хьюго. Точно демонстрировал ценный приз, как павлин демонстрирует распустившийся хвост. Он бы и простыню с кровавыми пятнами вывесил на шатре вместо знамени, если бы не вопросы, как это его, такого мужественного, год с лишним жена за нос водила.
Элинор была настолько зла, что даже не желала рассматривать город сквозь занавеси. И любопытные взгляды, которые опасливо бросала на нее непривычно притихшая Ава, ее выводили из себя.
— У меня выросли ослиные уши? — не выдержала Элинор.
—Нет, — смутилась девочка.
— Так почему ты на меня смотришь как на чудо-зверя?
— Вы так кричали…
Ава сама испугалась своей смелости и вжалась в угол, как будто могла слиться со стенкой и стать незаметной.
— А я, по-твоему, должна была церковные гимны петь? — раздраженно заметила Элинор. Что толку сгонять злость на служанке? Она хоть правду сказала. Другие же будут смотреть в глаза и приветливо улыбаться, а за спиной ядовито насмехаться.
— Накажите меня, избейте, но не прогоняйте, — вдруг запричитала Ава.
— Есть за что? Так в чем ты провинилась?
Меньше всего хотелось думать, что служанка тоже могла найти развлечение, пока хозяйка была занята. И оно могло быть совсем не невинным. Ава была еще совсем ребенком, но очень бойким и сообразительным, и Элинор со временем надеялась воспитать из нее доверенную особу, какой была для нее Дженни. Вот только ей совсем ни к чему, чтобы похождения служанки бросали тень на ее хозяйку.
— Ничего, — Ава смиренно сложила ладони на коленях, что еще больше усилило подозрения Элинор.
— Если я узнаю, что это не так…
— Разве что отобрала яблоко у Джона Грея, — поспешила добавить Ава.
—Джон Грей?
— Тот мальчик, который назвал вас красавицей.
— Наглый мальчишка, — фыркнула Элинор. — Хотя что он делает в рыцарском лагере? Как-то слишком мал он для пажа. Или он карлик?
— Нет, что вы, — мигом оживилась Ава. — Он действительно слишком мал, но воображает о себе слишком много. Джон — воспитанник барона. Ему только исполнилось семь, и он прибыл в домашнее хозяйство барона. Милорд Диспенсер в честь его дня рождения позволил ему пожить один день жизнью оруженосца его сына.
— Хьюго к нему слишком милосерден, — проворчала Элинор. — Так что за история с яблоком?
— Джон Грей приказал показать мне секретные женские прелести.
— А ты?
Понимая, что угроза наказания миновала, Ава растянула губы в улыбке:
— Я отказала. Тогда он предложил заплатить за такую услугу яблоком. Я сказала, что мои прелести при мне, а вот есть ли у него яблоко, я не знаю. Когда он доказал, что яблоко у него все-таки есть, забрать его оказалось делом мгновения.
Аве удалось нечто невозможное: вернуть Элинор из мира безразличия и отчаянья на этот грешный свет.
— Пока ты под моей защитой. Но когда-нибудь этот Джон вырастет и станет рыцарем. Кто знает, может, он настолько злопамятен, что придет требовать свой долг?
—Может, когда он дорастет до рыцаря, то я с удовольствием его отдам, — совсем осмелела Ава.
Стоило ожидать, что за суматохой пред предстоящим турниром и последующими торжествами отсутствие Элинор окажется незамеченным. Мужчины были заняты своими доспехами, дамы —нарядами, но когда ненастье совсем отошло, и небо снова стало светлым, Маргарита сумела найти достаточно желающих поиграть в охотника и зайцев.
Какое-то время Элинор наблюдала за резвящимися, отвергая все попытки втянуть ее в игру, когда же увлеченные Маргарита и Елизавета о ней позабыли, потихоньку отошла в другой конец сада. Дело не в том, что любой команде из-за своей неловкости она стала бы в тягость, после последнего общения с мужем каждый шаг ей давался пусть не с такой и сильной, но неприятной тупой болью внизу живота. Кислая мина Элинор вряд ли понравилась бы Маргарите. А сохранять безмятежность, когда душу раздирают сомнения, стало почти невозможно. Просто на Элинор внезапно напало тягостное настроение чего-то утраченного. И дело было совсем не в потерянном девстве. А вот в чем – она пошла искать это в сад.
Ее внимание привлекла поздняя роза. На кусте было всего три цветка. Обильно напитавшись дождевыми каплями, они склонялитонкие стебли к земле. Один из них был уже сломан, два других не сдавались. Элинор стряхнула с одного цветка влагу, но стебель так и не выпрямился. Роза оставалась прекрасной, но не величественной.
От созерцания розы Элинор отвлек звук, похожий на скрежет. Она обернулась к источнику шума. Пять ворон, четверо из которых и на ворон не похожи, хоть и окрашены так же – хвосты куцые, вытянутые шеи и лапы, маленькие головы и огромные носы, и одна солидная настоящая ворона, возились под елью, выискивая съестное. Точнее, искала правильная ворона, остальные, стоило ей ковырнуть клювом листву, подбегали к ней и крякающее-скребущими воплями требовали отдать им надлежащее. Ворона и воронята. Время от времени, найдя что-то съестное, мать каркала, как должно каркать воронам, но детям было не до ее наставлений.
— Глупая. Зима скоро. Они же замерзнут. — Элинор удалось подойти так, что между нею и птицами было не больше шага.
—Птенцы уже давно встали на крыло. Просто не желают покидать мать. И она их не отпускает.
— Как я их понимаю, — Элинор обернулась и присела в должном в подобном случае приветствии, — Ваше Величество.
Он приподнял ее за плечи — ее светлый рыцарь, ее солнце.
— Вас не было утром. Я беспокоился.
Ее сердце ликовало. Она не спрашивала, как ему удалось так тихо подойти к ней. Но он шел за ней. Он беспокоился о ней. И это стоило всех сокровищ. Прикосновение короля исцеляет. Ему не нужно было быть королем, чтобы душа ее возрадовалась. Вполне правильно было то, что он положил ей руку на талию, вполне правильно было то, что она положила ему голову на плечо. Они говорили о воронах, о том, как прекрасен будет город накануне турнира, о смешном щенке волкодава, все-таки согнавшего птиц. А потом они разошлись в разные стороны. И Элинор как будто оторвали от чего-то родного. С нею осталось его тепло, его образ – стоило закрыть глаза, и он был рядом. Она получила, что желала, но она все равно была в смятении. Не стоило забывать, кто она и кто он. И у нее есть свои обязанности, пусть и такие приятные, как примерка наряда к предстоящему турниру.
Вечер и ночь перед турниром, а также утро были наполнены приятными хлопотами.
Щедростью дяди короля сестрам де Клер было подарено ярко-красное сукно. Мастерицы трудились не покладая рук и платья были готовы в срок. Одинаковый цвет нарядов и цвет вышивки, золотисто-желтый — цвета де Клеров, должен был показать единство сестер. Но и то, что платья будут совсем одинаковыми, опасаться не стоило. Они разнились настолько, насколько разными были сестры.
Елизавета как раз достигла того нежного возраста, когда девочка становится девушкой. Казалось, ее платье скромнее и проще, чем у сестер. Но Елизавета сама являлась настоящим сокровищем – образцом невинной юности, и лишние вычурно-громоздкие детали затмили бы, а не подчеркнули ее очарование, тогда как простые узоры и легкие украшения превращали ее в настоящую красавицу — девушку-тайну, которая в будущем очарует и покорит не одного мужчину.
Платье Маргариты было сама роскошь, как и положено особе, из-за которой и был организован великолепный праздник. На широких рукавах, лифе и по низу платья были вышитые причудливые цветы, середины которых составляли жемчужины.
Платье Элинор было вышито по вороту и по низу рукавов - узор, как дань ее новой семье, повторял узор на гербе ее мужа, рукава на шнуровке с черной вставкой. Дополнялся наряд золотым поясом. Волосы Элинор были заплетены в две косы и уложены по бокам так, что шея оставалась открытой. Элинор осторожно пробовала ладонями и головной убор, схожий с половинкой луны. То, что в новом наряде она была хороша, подтверждалось вдруг раскапризничавшейся Маргаритой. Она требовала уложить ей волосы, как у сестры. Элинор сказала, что с удовольствием бы с нею поменялась возможностью еще немного поносить венец. На этом ссора стихла, так и не начавшись. Предстоял удивительный день, который еще долго будут вспоминать и обсуждать. Элинор это чувствовала и ожидала.
Их приезд на турнирное ристалище был величественным и грандиозным. Его величество король и бароны, благородные дамы и рыцари ехали кавалькадой в соответствии со своей значимостью. Публика, уже разогретая прошедшими схватками оруженосцев, ожидала приезда главных участников и гостей. И сестры де Клер, едущие в первых рядах процессии, несомненно, привлекали внимание. Это вносило смятение и радостную тревогу. Потому Элинор сначала просто пыталась расслышать звон бубенчиков на попоне своей лошади, чтобы хоть как-то отстранить себя от толпы, но в таком шуме это было почти невозможно.
Дамы занимали положенные им места. Место Элинор было вместе с сестрами в королевской ложе. Пусть рядом с королем сидела Маргарита, а Элинор только по правую руку от своей сестры, но после их встречи в саду ее светлый рыцарь был к ней так близко, что огромного труда стоило не выдать взглядом или неосторожным жестом их маленький секрет.
Чтобы такого не случилось, следовало вспомнить о младшей сестре и проявить больше заботы к не менее взволнованной Маргарите. Тем более что она выказала недовольство о том, что некая дама уже украла изрядную часть внимания благородной публики у прекрасной невесты.
Накануне турнира явилась Алиса де Ласи, жена Томаса Ланкастера. Скандальная любовница была с позором отправлена восвояси. Супруги воссоединились и показывали если не взаимную любовь и привязанность, то поразительное единство. Бароны одобряли восстановление справедливости. А граф Линкольн, похлопав зятя по плечу, сказал: «Со всяким случается ошибаться и пытаться возвысить ничтожество. Не грех исправить ошибку, грех оставаться слепцом».
Кажется, тот, кому направлено было это послание, остался глух. Хотя, может, это и было лучшим, воистину королевским выходом.
Элинор глазами отыскала ложу Алисы де Ласи. Пока турнир еще не начался, публику развлекали легконогие танцовщицы, оставалось время немного поболтать.
— Ты все еще считаешь леди Ланкастер невинной жертвой?
— Она глупая курица, так и желающая угодить под нож, — сердито фыркнула Маргарита.
— Что-то есть в Линкольнах от птиц. От тех, которые своего не упустят, — улыбнулась Элинор.
— Всегда ты споришь. Так кто она, по-твоему?
Их детская игра, за которую их ругала дама Мод, и в которую время от времени они вовлекали и Елизавету, а иногда даже Гилберта(определить, на какое животное похож тот или иной человек, — Элинор вспомнила о ней, еще когда Маргарита небрежно назвала кузена Ланкастера «Боровом». Пирс Гавестон был остер на язык, но Элинор полагала, что это прозвище впервые прозвучало как раз из уст Маргариты.
Как по Элинор, так Томас Ланкастер никак не был похож на кабана. Скорее на медведя, который может казаться неповоротливым и неопасным, пока находится на привязи дрессировщика. Только горе тому, кто встретит дикого медведя на его земле.
Что до графа Линкольна — крючковатый нос с выступающими пазухами, тонкие губы — он, как есть, напоминал коршуна. Алиса — дочь своего отца -была птицей поменьше, но тоже из хищников.
Ответить сестре Элинор не успела, в ложу вошел король.
Послышался второй клич герольда — последние приготовления перед великим событием. Все замерли в ожидании. Прозвучал третий клич. Турнир начался.
Наблюдая с интересом за поединками, Элинор все-таки выделяла и переживала только за одного рыцаря. Ее муж Хьюго так легко, почти играючи побеждал соперников, чем вызывал восхищение публики. Когда он был на ристалище, то Элинор забывала даже о том, кто сидит с нею совсем рядом. Она замирала с каждым преломленным копьем и ликовала с каждым оглашением победы. Остальные поединки она смотрела уже не с таким волнением, просто с интересом, поскольку начали проявляться явные лидеры. Конечно же, ее Хьюго, сэр Роджер Мортимер и Пирс Гавестон. Краем уха Элинор слышала, что его умение далось ему колдовством, но сама она скорее поверила бы, что Гавестона окрыляет злость из-за пренебрежения бывших товарищей и английской знати. В любом случае, Маргарита могла гордиться своим будущим мужем. Новоиспеченный граф Корнуолл легко сбрасывал с коней цвет рыцарства. Его жертвами уже стали муж их сводной сестры Изабеллы Гай де Бошамп, и Эдмунд Кавендиш, которому пророчествовали победу, и даже здоровяк Томас Ланкастер, что особенно привело в восторг Маргариту. Второй соперник, которого следовало опасаться, сэр Роджер Мортимер, победил Аймара де Валенса и омрачил ему получение титула графа Пембрука. «Не случайно его отца прозвали во Франции неженкой», - шепнула в это время Элинор всезнающая Маргарита.
Один или другой, судьба выбрала, что соперником Хьюго должен был стать Пирс Гавестон.
Соперники словно пробовали друг друга, высматривая слабые и сильные места. Они сошлись. Копья ударили о щиты, и рыцари разъехались по разным концам арены. Со следующим заходом пара копий было сломана-и все без особого превосходства одного над другим. Публика начинала проявлять недовольство.
Выгодно ли было Хьюго доводить поединок до того, что победителя пришлось бы выбирать боем на мечах, Элинор не знала. Когда-то в поединке, не вошедшем в историю турниров, ее муж уже одолел непобедимого Пирса. Но с этого времени утекло столько воды. Народ требовал зрелищной победы, а с этим судьей невозможно было не считаться.
Соперники вновь начали сближаться.
— Элинор! — выкрикнул ее муж.
Последовал новый удар, и копье Гавестона разлетелось на несколько частей. Копье Хьюго также преломилось, но зрители приветствовали его мастерский удар в голову противника.
Соперники разъехались.
Гавестон протянул руку к шлему. «Нет», — выдохнула Маргарита. На какой-то момент ей, как и Элинор, показалось, что Гавестон снимет шлем и таким образом признает свое поражение. И это означало конец мечтам сестры, что ее провозгласят Королевой Красоты.
— Все кончено? — стараясь не выдать тревожную радость, а только беспокойство, сказала Элинор.
— Еще нет, — ответил ее светлый рыцарь. И она ощутила себя предательницей. Она желала не победы мужа, а чтобы все эти тысячи и тысячи людей исчезли, и она снова оказалась в саду со своим любимым…
Эдуард оказался прав. Пирс только поправил шлем и вновь развернул коня для атаки.
«Еще одна встреча», — молила про себя Элинор. Достаточно только холодного расчета и точного удара и победителем будет ее муж. Так долго и так скоро. Как будто ее глаза были на месте, а душа на коне рядом с Хьюго. Мгновение… И она летит в пропасть.
Слишком явно приподнял Хьюго копье, уверовав в то, что соперник был оглушен и растерян. Копье Гавестона достало его раньше.
Элинор отказывалась верить: ее муж лежал на земле. Он был жив. Пытался приподняться на локте. К нему спешили Най Валлиец и Джон де Беркхемстед, но все было кончено. Даже без объявления было понятно, что победителем стал Пирс Гавестон.
Маргарита могла торжествовать. Элинор следила за последним боем без особого интереса.
Все ее мысли были с мужем.
Победителя между Мортимером и Гавестоном пришлось выяснять боем на мечах, а позже решением судей. И те, хоть и не безоговорочно, оставили победу за графом Корнуоллом. Гавестон подъезжал к их ложе. Элинор чуть обернулась, глядя на сестру. В какой-то мере она была рада. Все-таки этот день должен быть днем Маргариты. А той не терпелось выскочить навстречу своему герою. Но потому, как сползла улыбка с губ Маргариты, Элинор поняла, что что-то пошло не так.
Это был неправильный сон.
— Прекраснейшая. Я всего лишь скромный посланник того, кто выше и достойнее меня.
Пирс Гавестон стоял перед Элинор. Королевой Красоты турнира он избирал ее в обход своей невесты. Элинор делала, что должна была делать, повязывая вуаль на копье победителя.
— Храбрый рыцарь. Ты оказал мне великую честь, и я была бы самым ничтожным созданием, если бы отказалась признать твою храбрость и доблесть. — Она говорила ясно и четко. — Что же касается того, о ком вы хлопочете, я ничего не обещала и никогда не пообещаю.
— Так ли это? — лукаво поинтересовался Гавестон. Сказано было тихо, но Элинор испугалась, что слышали все и даже Хьюго, которого уже не было на поле.
Она оставила вопрос без внимания, словно и не расслышала. Подождав, насколько позволяли приличия, Элинор нарушила свою клятву и вновь отправилась в рыцарский лагерь к мужу.
Лекарь только закончил осмотр ее мужа. Отрадно было узнать, что падение, насколько то возможно, оказалось удачным – кости целы, и на следующий день пациент вполне может отомстить своему обидчику. От Элинор не укрылся беглый взгляд, брошенный врачевателем сначала на следы укуса на плече сэра Диспенсера, а потом на его обеспокоенную супругу. Лекарь поклонился Элинор и вместе с мальчиком-помощником поспешил покинуть шатер, оставляя Элинор и Хьюго наедине.
— Зачем вы меня позорите?
Горло Элинор сжал спазм. Она надеялась предоставить Хьюго доводы относительно своей верности до того, как он узнает нечто большее, и ей придется объясняться. Нужно было что-то делать.
— Вы сами приказали мне быть здесь после турнира?
«Еще он говорил, что я должна его поблагодарить за Королеву Красоты. Если он решит, что я настолько глупа, что решила над ним посмеяться?» Идея защищаться покорностью уже не казалась ей хорошей.
— И вы притащили этого шарлатана?
Обида Хьюго стала для Элинор благой вестью. Если бы на его месте был ее брат Гилберт, то она бы начала его тормошить и дразнить, что такой взрослый мальчик боится прослыть неженкой. А так, она только невинно опустила глаза и пожала плечами.
— Я беспокоилась о вас, муж мой.
— Вам нечего здесь делать.
— А как же то, что мы здесь делали накануне?
Элинор попыталась справиться с завязкой на платье. Она впервые раздевалась без посторонней помощи, а то, что она делала это в присутствии мужчины, чтобы предложить себя, ловкости не добавляло.
— Не трудитесь, - строго сказал Хьюго.
— Как скажете.
Она могла бы сердиться, что ее отвергли, она могла бы радоваться, что избежала супружеской близости, но, видя прищур Хьюго, она понимала, что тот что-то задумал. Элинор развернулась, чтобы уйти, но Хьюго не составило труда ее догнать и толкнуть по направлению к кровати.
— Нет времени на ваши тряпки.
Элинор ожидала, что окажется лежащей на спине, но Хьюго увлек их обоих так, что он сам лежал подобным образом, а Элинор восседала на нем сверху. Задрав ее юбки, Хьюго вовсю орудовал пальцами между ее ног, пока там не появилась влага. Примерной ученице Элинор легкими манипуляциями удалось привести его член в боевую готовность.
— Пора найти моему мечу достойные ножны, — Хьюго отвел ее руку.
— Что?
— Вы же любите все контролировать…
Он приподнял ее над собой, удерживая за бедра.
Если бы Элинор могла объяснить, почему в такие моменты она теряет осторожность, почему не просто смиренно принимает, а позволяет увлечь себя в греховную пляску. Даже памятуя прошлый неприятный опыт, она не особо сопротивлялась, когда муж насадил ее на себя, когда приподнял, а потом снова опустил, подсказывая, как действовать. Это все еще было больно. Не так нетерпимо, как в первый раз, но все же больно. К такой боли она могла бы со временем привыкнуть, но дело было не в этом. До того, как войти в шатер, она готова была к страданиям, повторяя, что боль – часть господнего замысла, призванного отвратить женщину от греха и доказать первенство над нею мужа. Сейчас же она ерзала вверх и вниз не потому, что так приказал ей муж. Ее тело каким-то чудным образом само знало, что делать. Когда Хьюго на исходе тесно прижал ее к себе и закричал, она, выгнув спину, вскрикнула вместе с ним, принимая его семя.
Когда Хьюго вышел из нее и, потянув вниз, уложил рядом, вместо облегчения она ощутила странную незавершенность, тягость даже большую, чем ту, от которой мучилась в одинокие ночи после их ссоры.
— Хорошо, что вы не пали духом, — сказала она, чтобы отвлечься.
— Даже если бы все случилось наоборот — победа не была бы настолько блистательной, —неожиданно спокойно ответил Хьюго.
— Что вы имеете в виду? — Элинор насторожилась.
— Соперник был измотан. Мои противники до этого были слабы, так что сбросить их не стоило усилий.
— Это случай. Вы не можете винить себя в этом. Соперников рыцарям выбирает жребий.
— Жребий, — хмыкнул Хьюго. — Но за этим жребием может стоять некто, кто подскажет судьбе правильное распределение.
— Благородные лицедеи, — вздохнула Элинор.
— Скорее игроки. Вот вы на чьей стороне?
@темы: ФБ, Любимая графомань, Элла и Ко, "Три весны. Начало"